Театр – искусство вечное, но недооценённое

– Только что на пресс-конференции новый худрук театра Валерий Белякович назвал театр Станиславского «многострадальным». Лично вы, Владимир Борисович, с такой самокритичной оценкой согласны?

– Ещё как. И не потому, что тянет поддакнуть новому руководителю. Театру Станислав­ского я отдал лучшие годы жизни, за это время сменилось, я не поленился подсчитать, чёртова дюжина главных режиссёров. Валерий Романович Белякович – четырнадцатый! В «Мастере и Маргарите», премьерном спектакле по собственной инсценировке великого романа, обличающего тиранию, в котором режиссёр, я убеждён, не упустил самого главного, объединил он всю труппу. Судя по тому, как начинает у нас Белякович, очень хочется верить, что Валерий Романович здесь надолго.

– Напомним зрителям, что родословная вашего театра начиналась с драматической студии под руковод­ством Константина Серге­евича Станиславского...

– Открытая в 1935 году при его жизни, студия стала экспериментальной лабораторией для практической разработки системы русского психологического театра. Начатая Станиславским постановка «Трёх сестёр», была закончена уже после ухода великого реформатора из жизни его учеником Кедровым. Театром студия стала в 1948 году. Два года спустя во главе труппы стал другой МХАТовец – Яншин, при нём особенным успехом театр пользовался у столичной интеллигенции. И тогда, и позже в этих стенах работали блестящие мастера режиссуры, каждый из которых был и крупной личностью с независимыми взглядами – Равенских, Туманов, Львов-Анохин, Андрей Попов, вслед за ними Анатолий Васильев, Борис Морозов, Иосиф Рейхельгауз.

– По студенческим воспоминаниям знаю, что студию при театре Станиславского открывали и в хрущёвскую оттепель.

– Да, после войны первую в Москве. Среди студийцев были Никита Михалков, Инна Чурикова, Елизавета Никищихина, Евгений Стеблов. Им было у кого учиться. Тогда у нас шли «Палуба» Зорина, «Материн­ское поле» Айтматова с Любовью Добржанской, «Антигона» Ануя с Никищихиной и Евгением Леоновым.

– В 80-е один из лучших своих спектаклей поставил у вас Борис Морозов – «Сирано де Бержерак» с Сергеем Шакуровым. Вам, как актёру, кто из режиссёров ближе всего?

– Не простой для меня вопрос. В новом тысячелетии театр возглавляли и Семён Спивак, и Владимир Мирзоев, и Татьяна Ахрамкова, и Александр Галибин. В том спектакле Спивака, который мы показываем в Ярославле, мне, как исполнителю, интересно, как через комедийный сюжет и гламур постепенно проступает самое важное – ностальгия по семье, по дому. Зрители уходят с нашего спектакля с прос­ветлёнными, добрыми лицами.

– А интересно, как вы относитесь к постановке Мирзоева «Хлестаков»?

– Гоголевскую комедию, где олицетворены самые узнаваемые грехи человеческие, играем мы почему-то без последнего акта. По замыслу режиссёра, в город приезжает... Дьявол и начинает всех искушать. Трудно сказать, как отнёсся бы к этому Гоголь, а я недоумённо пожимаю плечами.

– В принципе ясно, почему для ярославских гастролей выбраны были именно эти два спектакля. С какими чувствами после паузы в несколько десятилетий ехали вы на родину русского театра?

– Наверняка вы это тоже поняли по ходу нашего общения. Сцена Волковского театра – место намоленное, и, думаю, этим всё сказано. Я имею в виду и подмостки, и театральный зал – в Ярославле приучают к театру зрителей не одну сотню лет. «Дух места» создаётся и театральной школой. Наш художественный руководитель, основатель всем известного Театра на Юго-Западе, вспомнил в тему, что в его труппе репертуар держали и выпускники Ярославского театрального вуза Дмитрий Гусев и Александр Шатохин.

На вопрос, не собирается ли наш собеседник заняться мемуарами, Владимир Коренев ответил так:

– Как раз договорился о том с одним серьёзным издательством. Купил толстенную амбарную книгу. Уехал на дачу. Просмотрел, и не один раз, старые афиши и рецензии, фотографии в домашнем альбоме. Дело двинулось – да так, что даже вспомнилась знаменитая, обращённая к самому себе пушкинская похвала: «Ай да сукин сын!». В общем, начало положено.

Артистическая карьера Коренева ещё в студенческие годы началась в кино. После премь­еры фильма «Человек-амфибия» исполнитель роли Ихтиандра вот уж действительно проснулся знаменитым. Вспомнив некоторые подробности съёмок, например, как искали и находили общий язык с зубастыми партнёрами – полутораметровой длины катранами – черноморскими акулами, Владимир Борисович прояснил и вопрос, что значит для него кино как профессия сегодня, через полвека после дебюта в «Человеке-амфибии».

– Снимаемся ведь, извините за откровенность, чаще всего не от хорошей жизни, – сказал он. – Младший лейтенант полиции получает в Москве 50 тысяч рублей, а зарплата артиста, дипломированного выпускника театрального вуза в нашем театре – 7 тысяч рублей. Такое у нас в стране отношение к культуре. Проблема требует отдельного большого разговора, лучше бы с участием министра. Вот прислали мне три киносценария, читаю сейчас. Что-то, наверное, выберу. Не снимаясь в кино, семью не прокормить. Выбирать роли приходится как в той байке про концерт с участием великого скрипача Жорже Энеску. Рассказать на прощание?

– Сделайте милость.

– Так вот, по случайному стечению обстоятельств Энеску пришлось однажды аккомпанировать на рояле молодому скрипачу с большими, несоразмерно таланту амбициями. Ассистировать Энеску попросил знакомого пианиста, случайно увиденного им в зале. Так что в том концерте всё получилось, как бывает при распределении ролей в сериалах. Ноты переворачивал тот, кто должен был играть на рояле, на рояле играл тот, кто должен был играть на скрипке. А на скрипке играл как раз тот, кто должен был бы перевёртывать ноты.

Заканчивая интервью, наш собеседник финального вопроса дожидаться не стал:

– Театр – искусство вечное, он на тысячу лет древнее религии и плохому не научит. Без него, без государственной поддержки театра нам не справиться с хамством, «шариковыми» наших дней, не остаться России великой страной. Коллективное кредо нашей труппы: слышать Время и отвечать на его запросы. Приходите в театр!