Ощущение свободы – главное, что есть в жизни

Нынешнее лето народный художник России Виктор Чижиков провёл на своей даче в Переславском районе. Не только отдыхал, но и работал: в Переславле-Залесском в июле – августе с огромным успехом прошла выставка «Чи-жи-ко-вы», на которой были представлены работы и самого Виктора Александровича, и членов его семьи – отца Александра Ивановича, жены Зинаиды Сергеевны и сына Александра.

Конечно, не воспользоваться редкой возможностью познакомиться с любимым художником лично, было бы просто грешно, а потому мы напросились к Виктору Александровичу в гости.

– О чём разговор – конечно, приезжайте, – радушно откликнулся в телефонной трубке хозяин. – Найти нас очень просто: как увидите знаменитый танк, что на Московской трассе, так в направлении, куда указывает дуло танка, и «дуйте», а там я вас встречу.

Всю дорогу я смаковала это меткое выражение – дуть в направлении дула, предчувствуя, что беседа подарит ещё немало словесных радостей и откровений. Предчувствия меня не обманули: Виктор Александрович оказался редким, увлекательнейшим рассказчиком, каждое его воспоминание – сродни новелле.

«На 38 комнаток – всего одна уборная...

– Я жил в коммунальной квартире в центре Москвы, на Арбатской площади. У нас было 27 соседей, и утром попасть в туалет или умыться было просто невозможно. А потому по утрам я убегал в общественный туалет, который был на площади. Поскольку многие мои одноклассники жили в таких же условиях, то там встречалось полкласса. Мы умывались, расположившись на широком подоконнике, переписывали друг у друга домашние задания, а потом дружно шли на уроки. Потом заведующая этой уборной сделала для нас отдельный шкаф, чтобы мы оставляли там мыло и полотенце. Детство моё было военное, а в то время человеческая доброта куда чаще встречалась.

По дороге в школу мы часто встречали невысокого жилистого мужчину, калмыка по национальности, с огромными усами. Это был правая рука Будённого Ока Иванович Городовиков. О нём ходила легенда, что когда он на скаку разрубал хохочущего человека, то человек так и падал оземь, хохоча, не успев понять, что с ним произошло. Мы, мальчишки, очень любили эту легенду и, проходя мимо, неизменно отдавали ему честь, на что Ока Иванович каждый раз серьёзно отвечал: «Здрав­ствуйте, молодёжь».

Не сдерживать в размахе руку

– По словам родителей, рисовать я начал в возрасте десяти месяцев. Кровать стояла возле стены, покрашенной масляной краской. Мне выдавался жирный карандаш, и этим карандашом, стоя в кровати, я рисовал, куда рука дотянется. Вечером мама смывала мои художества, и утром передо мной опять был «чистый лист». У отца, архитектора по профессии, была теория – не сдерживать в размахе руку: куда и насколько тянется рука, пусть так ребёнок и рисует. Сохранились рисунки, сделанные мною в два, три года. Отец выклеил из них специальный альбомчик, он хранится до сих пор. Так, начиная с 10 месяцев, я рисовал всегда: в школе оформлял стенгазеты, делал шаржи на учеников и учителей, потом стал рисовать карикатуры для газеты «Жилищный работник»... В то время выходили две моссоветовские газеты – «Жилищный работник» и «Коммунальный работник», в которых подрабатывали очень хорошие художники из «Крокодила».

В редакции «Жилищного работника» я и получил свой первый гонорар – сорок рублей. За 39 рублей купил маме духи «Красная Москва», а на рубль несколько раз сходил в кинотеатр «Наука и знание», который располагался в здании сегодняшнего ресторана «Прага», что на Арбате.

Охота на сусликов

– Хотя, если обращаться к заработкам, то первую зарплату я получил трудоднями. Это было в эвакуации, в селе Крестово-Городище Чердаклинского района Ульянов­ской области. Там я пошёл в школу. И вот из нас, учеников начальной школы, собрали бригаду по отлову сусликов. Поскольку суслики уничтожали урожай, это по законам военного времени было задание стратегической важности. Выглядело это так. Впереди на водовозке с бочкой воды ехал конюх дядя Иван. У него было главное оружие нашей боевой группы – ведро. В поле мы разыскивали норки сусликов, которые под землёй переплетались в запутанные лабиринты. У каждой дырки-входа становился мальчишка с железным прутом наперевес. В одну из норок выливали ведро воды... Когда суслики, спасаясь от наводнения, выскакивали из норок, тут-то и надо было колошматить что было силы.

Жалко? Нет, тогда на первом месте был азарт – кто больше... Но, к счастью, я не долго продержался на этой должности: палка оказалась для меня слишком тяжела, пока я замахивался, суслик успевал убежать; потом я только воду подносил. Когда взрослые подсчитали результативность нашей деятельности, то получилось сколько-то там трудодней на брата. На них я получил 15 килограммов отборного гороха: помню, как мы – важные, с мешками, ощущая себя кормильцами семьи, – ехали в контору «Заготзерно» за «зарплатой».

Кукрыниксы сказали: «Ты – личность!»

– Я всё время льнул к карикатуре, к десяти годам по почерку знал всех художников, работающих в «Крокодиле». Не глядя на подпись под рисунком, безошибочно мог назвать имя автора. Очень любил карикатуриста Ефимова и, подражая ему, без устали рисовал Ли Сын Мана (был такой политический деятель в Южной Корее, которому здорово от меня перепадало). И вот однажды друг отца архитектор Ершов, автор станции метро «Аэропорт», сказал: «Что ты всё рисуешь этих «лисынманов», покажи-ка их лучше Кукрыниксам».

При упоминании Кукрыниксов мне стало нехорошо: ведь они были живой легендой! Однако, поборов страх, собрал все рисунки в большой чемодан, с которым отец пришёл с фронта, и пошёл. Мастер­ская у Кукрыниксов была на восьмом этаже в доме, где располагается книжный магазин «Москва», что на улице Горького. Пешком потащился на самый верх, долго стоял перед дверью, не решаясь позвонить. И вдруг дверь стремительно открывается, и, запнувшись за мой чемодан, вываливается огромный дядька. Это был Куприянов: «Ты, наверное, Витя? Я сейчас выброшу мусор, и мы с тобой поговорим».

Потом Куприянов, Крылов и Соколов долго смотрели мои рисунки и неимоверно ругали за подражание Ефимову. Я был в полном миноре. И вдруг Куприянов достал рисунок со дна чемодана: «Это кто?» Этой мой приятель Абраша Лернер, отвечаю. Так вот, говорит Куприянов, этот Абраша лучше всех твоих «лисынманов» в миллион раз. Так и рисуй. Ты – личность. А ну повтори. Повторить, что «я – личность», с первого раза не получилось. Ничего, утешил Куприянов, мы с тобой со временем отработаем. Это было для меня колоссальной похвалой.

Дома итогов моего визита к Кукрыниксам взволнованно ждала вся квартира. Мама, когда нервничала, всегда стирала, и на этот раз я застал её за стиркой. Ну, что сказали Кукрыниксы, затормошили меня со всех сторон, едва переступил порог дома. Я встал в надменную позу и важно произнёс: «Кукрыниксы сказали, что я – личность». Мать молча как даст мне по шее мокрой тряпкой! И я, оскорблённая личность, поплёлся в комнату. Так мама сумела одним жестом сбить с меня всю спесь, не позволив заболеть звёздной болезнью, что очень мне пригодилось впо­следствии.

Михаил Васильевич Куприянов – это особая тема в моей жизни. Когда я нарисовал своего мишку и там начались какие-то неувязки с Олимпийским комитетом, Куприянов мне сказал: «Витя, беги оттуда и больше – ни ногой. Это же советская власть, я знаю, что это такое». Я внял его совету. Чтобы закрыть эту тему, скажу: мне заплатили гонорар две тысячи рублей. И даже не пригласили на 30-летие Олимпиады, хотя за это время команда Олимпийского комитета уже обновилась.

Отнюдь не лирическое отступление

Виктор Александрович – деликатный человек, чудовищно несправедливую ситуацию он обозначил мягким словом «неувязки с Олимпийским комитетом». Несмотря на то, что история с олимпийским мишкой так болезненна для её автора, что он по сей день не хочет о ней говорить, я возьму на себя смелость пересказать эту историю своими словами. Мне кажется это важным, чтобы понять, что за человек Виктор Чижиков.

Вот вкратце эта гадкая история: когда нарисованный Чижиковым мишка был утверждён в качестве талисмана Олимпиады, художник поинтересовался, не пора ли оформить юридические документы? Однако в Олимпийском комитете отрезали, что автором медведя является... совет­ский народ – ведь именно общенародным голосованием был выбран медведь в качестве талисмана! Потом попросили подписать заявление, чтобы гонорар был перечислен на счёт оргкомитета, затем и вовсе потребовали снять подпись с оригинала рисунка – автограф, дескать, мешает. Согласитесь, абсурдная ситуация: как может помешать авторская подпись под оригиналом рисунка?! И даже пригласить на Олимпиаду в качестве почётного гостя художника, придумавшего её символ, оргкомитет Олимпиады-80 почему-то не посчитал нужным... Таким оказалось «бремя славы» автора олимпийского мишки. Без комментариев.

Главное для художника – независимость

– Предмет моей гордости – я ни разу ничего не делал на спонсорские деньги. Все эти годы я живу исключительно на то, что заработал, и ощущение от этого хорошее.

С 19 лет я сотрудничал в журнале «Крокодил». А в 1956 году образовался журнал «Весёлые картинки», главным редактором которого стал популярный «крокодильский» художник Иван Максимович Семёнов. Он, как и Куприянов, очень сильно поддерживал меня в творчестве. Я тогда только окончил полиграфический институт, меня пригласили работать в журнал, который печатался для Америки. Положили оклад 180 рублей, обещали поездки в США, что по тем временам было делом нереальным. Я, довольный открывающимися передо мной перспективами, прихожу к Семёнову в «Весёлые картинки» отметить событие. Что-то я тебя не понимаю, Витя, говорит мне Семёнов, ты кем хочешь быть – художником или чинушей? Ты не представляешь, в какие сети попадёшь! Садись, говорит, и при мне звони, что ты отказываешься от этой работы. После этих слов запер дверь, а ключ к себе в карман положил: пока не позвонишь, не выйдешь отсюда. Пришлось позвонить в редакцию журнала, извиниться и сказать, что у меня изменились планы. Довольный Семёнов отпер дверь и сказал: вот теперь, Витя, ты свободный человек. Давай это и отметим.

– Вам не аукнулось это решение? – не удержалась я от вопроса.

– Конечно, аукнулось. И кислород, где могли, перекрывали. Но это неважно. Ощущение свободы – это самое ценное, что есть в жизни. А потом началась моя, я считаю, счастливая судьба. Работал в «Весёлых картинках», «Мурзилке», сотрудничал с разными издательствами. Не всегда было легко и просто: иногда давали рукопись, и не очень было понятно – весёлая она или грустная. И тогда редактор говорил: «Отдайте рукопись Чижикову, он её увеселит». И так я всё «увеселял» до тех пор, пока мне в руки не попала рукопись Виктора Драгунского «Тайна детской коляски».

«Голова» писателя Драгунского

– Это была и его, и моя первая книга. С Драгунским мы очень подружились. Надо сказать, что все мои коллеги-художники – Владимир Перцов, Май Митурич, Иван Бруни – с ним дружили. С Драгунским всегда было много смеха. Однажды мы к дню его рождения вылепили из папье-маше объёмный шарж – хохочущую голову в натуральную величину. А, надо сказать, что зубы у Драгунского росли как-то очень редко, и он, любивший посмеяться, сам называл свою улыбку «небрежно брошенным жемчугом». «Голова» Драгунского получилась похожа на оригинал до неприличия... Писатель подарку очень обрадовался: «Одна голова хорошо, а две – лучше!». Правда, жена Драгунского «голову» невзлюбила, всё норовила с письменного стола убрать и в шкаф спрятать. Спустя какое-то время Драгунские наняли новую домработницу, забыв её предупредить о существовании «головы». А теперь представьте: домработница вытирает пыль, и вдруг из приоткрытой дверцы шкафа вываливается такой «подарочек». С криком «Витю убили!» несчастная женщина бросилась в коридор. Дело происходило в доме – кооперативе Большого театра. И вот кто-то из танцоров принялся её неловко утешать: «Да, это Витина голова, ничего страшного, мы все её любим...».

Со многими писателями у меня складывались хорошие, дружеские отношения. Даже Сергей Михалков любил, когда я рисовал к его книгам, и Агния Барто тоже. Правда, она была очень высокого мнения о себе и любила продемонстрировать кто есть кто. Рассказывала как-то: «Вы знаете, Витя, как меня народ любит? Я была в больнице, и на автографы ушла не только вся регистрационная книга медсестры, но и рулон туалетной бумаги.

С Ротшильдом на дружеской ноге

– Однажды, когда только-только стало назревать движение по обмену дружескими делегациями между СССР И США, Дет­ский фонд по инициативе Альберта Лиханова организовал выставку рисунков, которую мы с художником Александром Кошкиным сопровождали в Америку. Выставка имела успех, многие американцы хотели приобрести наши рисунки, но из-за советского бюрократизма «сколько вывезли, столько должны и ввезти» с продажей ничего не вышло, хотя мы очень на это рассчитывали. И вот одна из гипотетических покупательниц, очень богатая дама, пригласила нас на обед, на котором присутствовали и Ротшильд с супругой.

Я к тому времени все привезённые с собой сувениры раздарил, остались только индийской работы запонки с медведями: блестели они самоварно, зато лежали в бархатной коробочке. Прилично ли, сомневаюсь, такое дарить Ротшильду? Что вы, утешила переводчица, всё, что наденет Ротшильд, автоматически становится золотом высшей пробы, а подарки он очень любит. И вот я вручаю ему своих «медведей», он начинает судорожно хлопать себя по карманам – чем бы отдарить, бросает мельком взгляд на баснословно дорогие часы, отметает эту дерзкую мысль и широким жестом приглашает меня на балкон – полюбоваться ночным Нью-Йорком. Выходим, и Ротшильд наступает мне на ногу. Я делаю вид, что не заметил, а он указывает мне на свою туфлю: дескать, наступи, чтобы не поссориться. Я не преминул воспользоваться таким случаем. С тех пор всем рассказываю, что я с Ротшильдом на дружеской ноге.

В котах я ценю чувство свободы

– Быть детским художником нигде не учат, ими становятся те, кто хорошо помнит, что им интересно было в детстве. Мне ещё в школе нравилось рисовать иллюстрации к сказкам, для себя. Одни из самых моих любимых персонажей – это Петя и Потап. Это мальчик и медведь, герои книжки, которую я сам и написал, и проиллюстрировал. Причём эта книга впервые вышла в Японии, а потом уже в России. А потом коты пошли...

Коты – самые загадочные существа, мне нравится в них чувство абсолютной свободы. Если ты ненароком обидел кота, то вынужден просто выклянчивать у него прощения, напрочь забыв о чувстве соб­ственного человеческого достоинства. Вот влезет какой-нибудь кот в душу, и я не могу успокоиться до тех пор, пока его не нарисую. У меня есть задумка – нарисовать серию «Коты знаменитых людей», сюжетов обдумал порядка 80, а сделанных рисунков пока меньше десяти. Мне нравится кот Саврасова, который на фоне узнаваемого саврасовского пейзажа тащит двух задушенных грачей и удовлетворённо говорит: «Грачи прилетели...». Или кот Гоголя, который стоит, весь увешанный битой птицей. Он натянул рогатку, целится в очередную пролетающую пичугу и говорит: «Редкая птица долетит до середины Днепра». Хорош кот Морзе, который стыдливо зашёл за дерево пописать, а струя у него летит точка – тире – точка – тире...

Этим летом я нарисовал для Переславского музея-заповедника персонажа, которого зовут Музеёнок. Музейщики его сами придумали, а я его нарисовал. Надеюсь, что наш Музеёнок приживётся в Переславле и поможет ребятишкам в их открытиях прекрасного.