Но сегодня я не дома. Сегодняшним утром я иду в сторону метро, и те самые снежинки неприятно кусают мои щёки, нос и губы. Чувствую, как постепенно коченеют пальцы ног, и мечтаю поскорее спуститься в метро. Там не холодно, не жарко, и вообще это самое нейтральное место на земле. Метро я люблю. Мне нравится его ни с чем не сравнимый запах.., и неясно, отчего он именно такой: смесь резины, машинного масла, духов, одеколонов и прочего. Я просто вдыхаю его и растворяюсь в бесконечном потоке людей, спешащих по своим неотложным делам. Если бы мне завязали глаза, заткнули уши и, связав руки, привели в метро, то я бы сразу поняла, где я, – на все сто.
Я, как и всегда, зашла в четвёртый вагон и села на самое крайнее справа сиденье. Передо мной маячили какие-то готы, в то время как взгляд мой боковым зрением настойчиво цеплял что-то, что было за стеклом, в соседнем, третьем вагоне.
Когда я еду в метро, я ухожу в себя. Меня не волнуют соседи по вагону – да меня вообще мало кто в этом мире волнует: я просто включаю плейер и уношусь в мир, подобранный мной на цифровом носителе с величайшей тщательностью. Ехать мне далеко, до самого конца, а посему я не слушаю названия станций, не слежу за временем, не смотрю по сторонам. Я просто слушаю музыку.
Боковое зрение словно клеилось к чему-то постороннему. Из упрямства я решила не смотреть, что же оно, словно и не моё, уловило там, где ничто не могло бы меня заинтересовать.
Я держалась две станции – больше не смогла. Ну, что, в конце концов, такого, если я полюбопытствую...
В третьем вагоне я увидела только спину, затянутую в чёрный (а вот это уже интересно!) шёлковый смокинг. Уж в этом я как дизайнер разбираюсь хорошо. Классический затылок с лежащей волосок к волоску шевелюрой цвета кофе. «Смокинг» зашевелился и развернулся всем корпусом ко мне так резко, что я даже немного вжалась в сиденье. У него оказалось очень аристократичное, бледное и худое лицо с длинным горбатым носом, полуприкрытыми серыми глазами и капризно выгнутыми тонкими губами. Глаза вцепились в меня, словно почувствовав моё вынужденное внимание. Сначала равнодушный, взгляд постепенно стал любопытным. И я поняла, что выгляжу «не комильфо», когда сижу и прямым взглядом сверлю абсолютно незнакомого человека, пусть даже и в шёлковом смокинге. А тут ещё я осознала, что мой рот открыт, и, захлопнув «варежку» и больно прикусив при этом губу, я резко отвернулась.
Ощупала щёки – ну, точно: красная как рак. «А парнишка ничего такой, – подумала я, – внешность как минимум запоминающаяся».
И словно что-то начало зудеть – сидеть стало неудобно, очень хотелось обернуться к окну между вагонами, и смотреть, и смотреть, и смотреть на него долго-долго...
Сейчас будет станция, и он, может быть, выйдет, и, скорее всего, я больше никогда не увижу его... А в жизни же всякое бывает, а если мне надо смотреть на него... А если это судьба?
Ну и бред. Невольно улыбаюсь, хотя так хотелось верить в эти дурацкие мысли...
Объявляют остановку – нет, я не могу так. Оборачиваюсь. Стоит. Смотрит на меня в упор, уже даже улыбается. Я делаю нарочито сердитое лицо типа «чё ты пялишься?». Улыбается ещё шире. Ну и тип! Маньяк, блин, какой-то.
Гордо смотрю прямо перед собой, делая вид, что «смокинг» меня совершенно не занимает.
«I just called to say I love you...» – поёт мой плейер, и такая вдруг накатывает щемящая романтика, что просто поворачиваюсь к нему и тоже улыбаюсь. Он смотрит так тепло, как ни разу на меня никто не смотрел. Обычно я ловлю на себе завистливые или соблазняющие взгляды. Никто не воспринимает меня как обычного человека. Только как резко и высоко забравшегося специалиста или как предмет сексуального влечения – не иначе. Только родители смотрят вот так, но встречаемся мы редко – шутка ли, расстояние в полторы тысячи километров. «I just called to say how much I care»...
Он поднимает руку и машет мне из-за стекла, я, как марионетка, повторяю его движение, что крайне непохоже на меня – железную леди всего агентства. А он стоит там, как будто в другом измерении, как будто это стекло – экран телевизора и «смокинг» ненастоящий – так, персонаж, и больше ничего... Эта мысль так больно пульсирует в моей голове, что хочется вскочить и выбежать из вагона, запрыгнуть в соседний и убедиться в реальности этого человека. Но, естественно, я этого делать не стану. Только не я. Ни за что. Я же рациональный человек и мир этот воспринимаю адекватно. Приключений не ищу и глупо выглядеть не умею. Вот.
Переборов себя, отворачиваюсь. Переключаю песню... «Oh, tonight you killed me with your smile, so beautiful and wild, so beautiful and wild»... Ну, ещё не хватало. Никогда раньше я не задумывалась, насколько пропитаны романтикой все мои самые любимые песни. А теперь снова станция, и он может уйти... Нет, не буду смотреть...
Обернулась. Спина, затянутая в чёрный шёлковый смокинг, удаляется в сторону дверей. Отчаянье и злость на саму себя захлестнули рассудок. Вот, всегда со мной так. Не хватает во мне крупицы авантюризма, доли азарта. Какая-то я дохлая совсем. Ну, работа, ну, дом, ну, знакомые... И ведь у меня даже друзей нет...
«Смокинг» вышел, и несколько секунд спустя двери за ним захлопнулись. А я всё смотрела в окно между вагонами и кляла себя на чём свет стоит, что никогда не будет у меня в жизни ничего интересного с таким подходом, что сама виновата и его глаза будут мне сниться постоянно...
Ну, всё, хватит бессмысленных дум. Я отворачиваюсь от стекла и упираюсь взглядом в кончик длинного горбатого носа. Поднимаю глаза – и утопаю в тепле и доброте.
– Привет, – глубокий хриплый голос струится мне в уши. – Я Женя... Признайся, ты сама бы ни за что не подошла ко мне.
Я смеюсь, потом мы смеёмся вместе...
С тех пор я гораздо терпимее отношусь к зиме
Антонина МАКРЕЦКАЯ