В России удивительно умеют душить. Не в смысле убивать путем накидывания веревки на шею, как смачно повествует патологоанатом в фильме о Есенине в ответ на дотошные вопросы следователя перестроечной эпохи. А в смысле доводить любовь, обожание, поклонение до безудержных проявлений сродни потоку подслащенных слез, где горько-соленый вкус дико смешивается со вкусом приторным. Очередной опыт удушения в объятиях любви был представлен на минувшей неделе, и это касается не только опуса о поэте, но и телеверсий, связанных с новым государст-венным праздником – Днем народного единства.
Числящийся негосударст-венным, канал НТВ проявил чудеса верноподданничества, когда накануне этого праздника псевдокритичный ведущий В. Соловьев развил странную тему благодеяний, благотворительности, конкретных добрых дел. Удивительно было, что такая версия была сначала высказана зампредом Госдумы Л. Слиской (по телевидению), а потом миловидной актрисой Ч. Хаматовой, которая недавно своим честным именем поручилась за оплату лечения несчаст-ного ребенка. Тот же канал НТВ сделал, по сути, един-ственный наглядный реверанс в отношении праздника, показав в обеденное время фильм «Смута», где положительный герой нашего кино В. Меньшов рассказывал России о том, как ее все не давали и не давали обустроить. Телевидение металось между мотивами смуты или, по крайней мере, ее преодоления и мотивами единения народа – совсем как «барынька» в упомянутом ругательстве Жданова. Апофеозом этих метаний стали воскресные, 6 ноября, то есть накануне ставшего обычным рабочим днем 7-го числа, репортажи из Чечни о подготовке рок-концерта силами московских звезд. Дай-то бог, чтобы к выходу этого материала мы узнали о благополучном проведении акции единства...
Удивительно выглядит окружение, которое создатели фильма винят в смерти поэта Есенина (ах, как это привычно и принято – винить кого-то в смерти поэта, еще со времен романтически настроенного Лермонтова). Ох уж эти люди со столь типичными фамилиями. Хамоватый провокатор Мариенгоф, называющий великого Блока «дохлым поэтом»; бестрепетный Пастернак, расквашивающий в подворотне нос великому Есенину.
Сюда же следует добавить очень похожего внешне, при том, что с гримами и типажами в фильме беда, Троцкого – К. Хабенского. Сидит он в кресле кудрявый, мягко-улыбчивый, по-своему элегантный, с «троцкистской» бородкой, едва ли не восторженно произносит строки поэта. Идиллия, в которой нам предлагают видеть залог будущей трагедии. Мы же почему-то не соглашаемся. Конечно, авторы фильма что-то слышали о Троцком, возможно, даже видели цитаты из его высказываний о Есенине. Но блеск суждений этого не только талантливого оратора и полемиста, но еще и автора многочисленных работ о русской литературе, критика с редким литературным чутьем творцам фильма оказался не нужен. А ведь умница Троцкий обратил внимание на «избыточность образов» как след-ствие художественной незрелости Есенина. Он же, назвав Пугачева в поэме с ног до головы самим Есениным, произнес весьма точные слова: «сентиментальный романтик». И он же, словно предвидя множество спекуляций и стремясь отделить Есенина от его окружения, при этом лозунг выдвинул: «Есенин еще впереди».
И вновь о людях с типичными фамилиями. В фильме постоянно упоминается одна из жен Есенина, красавица актриса Зинаида Райх. И даже в уста главного героя вложены рассуждения о том, что его дети, дочь и сын, евреи. Сама Райх, насколько я ее себе представляю, отсутствует, разве что промелькнула в эпизоде или появится в следующих сериях. Вот с этого места позволю себе поподробнее.
Я была хорошо знакома с той самой дочерью Есенина, Татьяной Сергеевной, носившей до смерти фамилию отца. И с дочерью великого режиссера Мейерхольда, Ириной Всеволодовной (падчерицей Райх, с которой она общалась в доме отца и в театре). На удивление похожими были ощущения и настроения обеих женщин и в связи с жизнью дома Мейерхольда – Райх, дома уютного, надежного, интеллигентного, и в связи с визитами в этот дом Есенина. Выросшая в доме матери и отчима Татьяна, как и ее брат Константин, ужасно не любила появления Сергея Александровича в просторной прихожей, дальше которой он не продвигался: шапка, сдвинутая на затылок, распахнутая шуба, нежеланные угощения, шумные объятия и требования ответных от детей. Его бывшая жена в понимании членов семьи была олицетворением заботливости и добропорядочности. Создателям же сериала о поэте она, пусть только на уровне упоминаний, представляется одной из виновниц... смерти? пьянства? публичных скандалов?
«Я бы не скандалил... Они ведь провоцируют, хамят», – откровенничает Есенин в картине, оправдываясь перед мягко его пожурившим Троцким. Поставленный по роману В. Безрукова, фильм только и делает, что демонстрирует: ему «хамят», а он, «золотоголовый», как его кличет в разгар очередной драки цыган, «скандалит». И на протяжении первых трех серий, за которыми должны последовать еще восемь, я никак не могу отделаться от грустной мысли: как же Безруков-папа мог долгие годы так самоутверждаться за счет Безрукова-сына? И назвал его, кто бы сомневался, в честь любимого поэта. И на заре его карьеры сделал с ним спектакль о поэте, заставив публику и режиссеров увидеть в нем есенинскую белокурость, есенинское простодушие, есенинскую разудалость. А ведь актер Сергей Безруков уже с трудом выдерживает это навязанное сходство с великим тезкой. Он совсем другой: более жесткий, иронично-парадоксальный, склонный к резким, даже гротесковым краскам. Недаром в зрительском сознании наиболее примечательной его ролью стал этакий российский вариант Аль Пачино, трогательный бандит из сериала «Бригада».
Нет, он не Байрон... Ах, простите, не Есенин – он другой. Из массы биографических фильмов о великих писателях, композиторах, актерах, что создавались в нашей стране, особенно в 40 – 50-е годы ХХ века, этот не выделяется ничем. А попытка прилепить детективно-скандальную версию убийства к биографии поэта есть не более чем наивное желание категорично ответить на традиционные вопросы «кто виноват?» и «что делать?».
Начав демонстрацию сериала о врагах, окружавших поэта в постели и в творческой среде, Первый канал тонко вписался в процесс подготовки к празднику 4 ноября. Вот вам символ народного единства – любимый поэт. Вот вам разрушители народного единства – завистливые поэты и коварные политики. И вот вам традиционные «кровь – любовь», которые стали привычными для телевизионной аудитории, отнюдь не олицетворяющей народное единство, но подчас симулирующей его.
Татьяна ЗЛОТНИКОВА, доктор искусствоведения