К чести настоящего ярославского зрителя, публика разобралась в репертуаре и сразу назвала наиболее интересные спектакли Самарской драмы, прежде всего «О мышах и людях» Дж. Стейнбека – с превосходным дуэтом Александра Амелина и Виктора Мирного и актерским ансамблем. Оригинально, но спорно решено «Доходное место» Островского, поучительна попытка Гвоздкова прорваться к проблемам современности в спектакле «Ребята, я к вам!», дискуссионен «Амадеус»... Высокой оценки заслуживают сценографы. И, бесспорно, звездный мужской состав труппы: Александр Амелин, Владимир Борисов, Владимир Гальченко, Олег Белов, Алексей Фокин, Виктор Мирный, Федор Греков...
КОЛЕСО СУДЬБЫ И ТРАКТИР ЖИЗНИ
«Юноша бледный со взором горящим», с «идеалами» явится на авансцене. Его кредо: жить бедно, но честно. «Как я буду молчать, когда на каждом шагу вижу мерзости? Я еще не потерял веру в человека...». Он пытается отстоять свои принципы, но силы заведомо неравны. Есть богатый дядюшка, он прямо-таки навязывает племяннику доходное место. «Ухватись за него да и ступай. И чины, и ордена, и всякие угодья, и дома... Дух захватывает!» Не хочет Жадов (Алексей Фокин), чтобы дух захватывало. Хочет жидким чайком довольствоваться.
Жить честно и с принципами хочет другой герой Фокина – в спектакле «Ребята, я к вам!» – искалеченный современной войной Саша. И у него есть богатый «дядюшка» – из новых русских, отец его возлюбленной. А воли побольше, чем у Жадова...
Востребована ли ныне честность и порядочность или «уволена за выслугой лет» – спрашивает театр нынешнего зрителя. Современная молодежь призыв «жить бедно, но...» поднимет на смех. Ученые отмечают: основная проблема современной России – не коррупция, а отсутствие моральных ценностей в обществе, размытость всех критериев добра и зла.
В современных спектаклях по пьесам Островского не обличают ни хапуг, ни взяточников. Юношей «бледных», с «идеалами» презирают. Взяточниками восторгаются, они деловые, им завидуют – вот вам рецепты новейшего изготовления, как надо жить... Времена другие. Из гоголевского «Ревизора» сегодня бесповоротно ушла тема страха чиновников перед каким бы то ни было ревизором, ибо никто сегодня не боится ни ревизоров, ни божьей кары. Может ли быть живой в «Доходном месте» та квинтэссенция правды, которую прежде страстно желал услышать зритель?.. Мир перевернулся, и вот уже монологи Чацкого смешны, ибо Молчалины давно и уверенно блаженствуют на свете, а мечтания Пети Трофимова в «Вишневом саде», разумеется, нелепые «глюки» недотепы. Что же говорить об идеалах Жадова в «Доходном месте»? Кому нужны сегодня мораль и проповедь?
Режиссер Вениамин Фильштинский (Петербург) строит спектакль на развернутой метафоре – жизнь как большой трактир. Трактир с музыкальной шарманкой. Золотой павлин расправляет сверкающие крылья, дразня и соблазняя. А внутри мистической машины-шарманки вертится колесо судьбы. Трактир жизни – обжорство, разгул. Слаженный хор мальчиков-половых. Виртуозно расставят стулья, раскинут белоснежные шелковые скатерти, оценят возможности клиента, поднесут чего изволите... Трактир – государство в государстве со своей иерархией. Бедному чиновнику Жадову подадут на грошик жидкого чаю, а он, стыдясь бедности (!), не пожалеет последней полтины «на чай»!..
Алексей Фокин нисколько не сочувствует и не сострадает своему герою, лишая его по-следнего обаяния. Этот Жадов изначально сломлен, лишен привлекательности. Каменеет в упертости, смотрит в одну точку... Отверженный, нищий, озлобленный подкидыш, выброшенный из жизни. Един-ственный жест протеста – герой бешено колотит в стенки музыкальной машины, пытаясь достучаться до ответа на безмолвный вопрос у золотой птицы счастья – павлина с феерическими крыльями. Сцена трагического крушения Жадова блестяще решена в ритме сумасшедшего пьяного танца.
Жадов сдается вопреки драматургу Островскому. Зрители аплодируют, одобряя отречение Жадова от собственных идеалов. Тот, прежний, Жадов был невыносим, скучен и зануден. И прекрасно, восклицает зритель, что его спускают с лестницы. К нам, грешным, в зрительный зал, где много таких, как этот герой...
«Доходные места» розданы, дядюшка покинул сей мир, Жадову нет места в трактире. Он еще пытается бормотать узнаваемое: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы...», но и Пушкина туда же, на свалку древностей – за ненадобностью. Скучно мы живем, господа!
«Век расшатался» – помним мы слова Гамлета. Эта шаткость бытия, неблагополучия мира в целом – лейтмотив спектакля «Амадеус». Спектакль истекает роскошью, четыре занавеса поражают богатством золота. В золоте и пышности кринолинов утопают дамы, в золоте, позументах и пудреных париках ходят все персонажи спектакля. Зрительный зал пронзает чувство гигантской катастрофы, крушения великого мира. Новый мир приносит дух разнузданного хищничества, распада устоев, всеохватывающего, правящего бал цинизма. Шеффер и театр провокативны от начала до конца. Режиссер спектакля Валерий Гришко, следуя логике автора, дискредитирует Моцарта нарочито, перегружая его телесными шалостями и плотскими утехами, дурной лексикой (гению можно двадцать раз сказать «задница»). Зритель недоумевает: почему Моцарт – пошлый шутник? Задача Сальери – низвести Моцарта до уровня обывателя, неудачника, лишить его свободы творчества и земных наслаждений. И это ему удается. У Пушкина высшие критерии искусства и человечности совпадают. У Шеффера – нет. Мысль о неизбежном торжестве «небесталанной посредственности» последовательно транслируется в зрительный зал. Вдохновение и воодушевление Моцарта – лишние в нынешнем мире. Они подорваны обстоятельствами. Иногда кажется, что актер Олег Белов, играя своего Моцарта, пытается одолеть авторскую и режиссер-скую волю, овладеть свободой импровизации, до последней секунды жизни смеясь над моделью сальерианского мира: тоника-доминанта, тоника-доминанта. Моцарт – Белов способен даже из трагического крика извлечь мелодический строй и гармонию.
МЕЖДУ ЧАШЕЙ И ГУБАМИ
Пьесу Андрея Кутерницкого «Между чашей и губами» взяли к постановке сразу несколько российских театров, она идет в Челябинске, Туле, Тольятти и Оренбурге. Название самарской версии – «Ребята, я к вам!» – придумано Вячеславом Гвоздковым, которого привлек внутренний трагизм истории юноши, вернувшегося калекой после службы в Чечне. Мои опасения, что театр, беря во многом несовершенную пьесу, будет нещадно эксплуатировать тему страдания сына-инвалида и его родителей (если не спекулировать на ней), к счастью, не подтвердились. Гвоздков и актеры работают жестко и честно. В этом спектакле много достойных актер-ских работ. Но от глаз, взгляда, безмолвных вопросов Александра, Саши (Алексея Фокина), не освободиться, не убежать, не спрятаться. Он весь перед вами, с трепещущим сердцем, выжженными нервами. Он тоже Моцарт – с крылатой душой, блестящим умом, иронией, легкостью, фантастической пластикой, способностью покорить Эверест, космос, Мировой океан, завоевать мир, если откликнется любимая... Ведь, как сказал поэт, только влюбленный имеет право на звание человека. Есть у Саши – Алексея Фокина сложнейший монолог, крик сердца, обращенный к небу, к Создателю... Сродни пронзительному крику-взысканию-вопрошанию Иова: «За что несправедлив, Создатель?» По силе звучания эта сцена у Фокина поднимается до напряженнейших и трагедийных высот Достоевского. Фокин тяжесть монолога дер-жит, подобно Атланту. И девушка-мечта, и мир отбрасывают героя за ненадобностью. Вместо возлюбленной – юная простодушная проститутка. Вместо Эвереста – стылая, заснеженная крыша мансарды. Двое – на сквозняке Вселенной... «Ты представь себе вместо меня, калеки, любимого киноартиста», – говорит ей Саша. «Леонардо Ди Каприо», – тут же откликается девушка. Кажется, вечная любовь возносит двоих к вершинам счастья. Но корабль называется «Титаник»...
Фокин выйдет на поклон с глазами, полными слез. Трудно оставаться актером в этой истории. Художник оплакивает судьбу своего героя. Его Саша всматривается в зрительный зал, ловя сострадание и любовь, которых он так и не узнал в жизни, бросившись вниз головой со своего Эвереста-«Титаника»...
Маргарита ВАНЯШОВА.