Разве это не кошмар для любого директора цирка? Клоун стоит на манеже, публика на скамейках становится тихой и очень серьезной и плачет, когда клоун появляется вновь. Что-то здесь не так. Наверное, от клоуна мы ждем чего-то иного. Конечно, отвечает в подобных случаях самый известный в мире клоун. Он все равно не годится для того, чтобы драться тортами. И у него никогда не возникало желания вытягивать из карманов зрителей воздушные шары. И кто, собственно, сказал, что над клоунами можно смеяться? Олегу Попову 75 лет, но, вероятно, он и сейчас бы глубоко оскорбился, если бы над ним стали смеяться.
Ему нравится, когда у зрителей на глазах слезы. Ведь это дорогого стоит, правда? Но если они смеются – да, такое тоже бывает почти всегда, – то скорее над собой, этот смех звучит иначе, чем обычный смех в цирке. Не столь грубо. Если его вообще услышишь.
Возможно, сначала было высмеивание. И клоун был именно тем, над кем смеялись. Но было бы большой ошибкой думать, что смех по сути своей – это акт свободы, он также может быть актом бесконечной глупости и ограниченности. Скажи мне, над чем ты смеешься, и я скажу, кто ты. Но кто такой Олег Попов?
Внешне он не вызывает никаких подозрений. Клоун как клоун, полосатые брюки, красные носки, безвкусный пиджак, слишком большой – нет, однако не слишком большой. Все же Олег Попов долгие годы своей жизни был совет-ским клоуном, а советская власть запретила ему надевать вещи, которые были слишком велики. Вероятно, она считала, что клоун – это такой же трудящийся, как ты и я, а трудящийся, который все время носит вещи с чужого плеча, – это в какой-то мере издевательство над теми же трудящимся. Итак, Попов, скорее всего, клоун, на котором его гардероб сидит лучше, чем на всех остальных клоунах мира. Но вот ярко-желтый парик и клетчатую кепку мог надеть каждый. С одной стороны. С другой – это было исключено полностью. Поскольку клетчатая кепка и желтые волосы стали фирменным знаком Попова. У Иванушки в русских народных сказках также светлые волосы. О нем ведь тоже никто никогда не знал, каков он: донельзя наивный или очень мудрый.
Попов принципиально не бросается тортами. В крайнем случае – солнечными зайчиками. Но прежде чем бросить солнечного зайчика, его нужно поймать. Из этого Попов сделал номер, который исполняет уже лет пятьдесят. Солнечные зайчики эфемерны, не каждый может взять их в руки и тем более удержать, но руки Попова словно созданы для того, чтобы их ловить. И как осторожно он их поднимает, если они упали.
Когда-то он имел дело со свинцовыми литерами, и если одна из них падала на пол, он обращался с ней далеко не так бережно. Свинцовыми литерами в Москве он набирал «Правду». Тогда она состояла из фронтовых сводок. Любому человеку нужно хоть какое-то разнообразие, и его коллеги, посещавшие кружок циркового искусства, как-то раз взяли с собой маленького блондина. В 1944 году в «Правде» проходил большой спортивный праздник, после него с ним захотел пообщаться один их цирковых. Он видел выступление молодого рабочего. Не хочет ли он поступить в государственное цирковое училище? Наборщик был в восторге, а его мать – в ужасе. Она считала всех цирковых алкоголиками и отбросами общества. У Попова не было отца. За четыре года до этого за ним пришли – и он сгинул в сталинских лагерях.
После училища Попов был канатоходцем и жонглером, его мать видела, как мальчик на канате ловит кегли, и пришла к выводу, что потенциальный алкоголик уже давно свалился бы оттуда. Жизнь – это тоже своего рода хождение по канату, и кто видел Попова, понимал, что равновесие, которое маленький человек держал там, наверху, было не только цирковым. Оно было отчаянно комичным, и оно же было условием его существования. Попов был Чарли Чаплиным на канате. А потом заболел извест-ный русский клоун Карандаш. Попов его заменил и в 1955 году был с советским цирком уже в Брюсселе. Для него тогда нашли определение, которым редко награждали представителей коммунистического лагеря. Этот клоун – «хрупкое чудо». Но он был не так хрупок, как казалось. Кавалер ордена Красного Знамени, народный артист Советского Союза, он вырос до директора Москов-ского государственного цирка, что западные голоса в большинстве случаев отмечают с некоторой суровостью. Не был ли этот человек близок к государству? Ни один клоун не может быть близок к государству. Ни один клоун не может быть ни революционером, ни контрреволюционером. Диссидент-ство – это его естественный образ жизни.
Однажды у арены оказалась молодая женщина, которой не хватило места в зале. Клоун посмотрел на нее, а Габриелле Леманн из Франконии подумала: «Если на тебя смотрит клоун, это ничего не значит. Он тебя не замечает». Но затем он пригласил ее в свою гримерку. Он говорил по-русски, она говорила по-немецки, и они отлично друг друга понимали. Поэтому свое 75-летие Олег Попов из Москвы встречает в маленькой деревеньке во Франконии. Он не тоскует по России; весь мир был ему домом, а тосковать по целому миру нельзя.
Раньше он складывал пойманных солнечных зайчиков в чемодан и уходил. У каждого человека в чемодане то, что он заработал. Но теперь Попов этого больше не делает. В последнее время он все чаще открывает свой чемодан и дарит маленькие солнца зрителям. И у них на глазах выступают слезы.
//Керстин ДЕКЕР. Tagessplegel – Inopressa.Ru.
