Дом № 47/49 на Волжской набережной в Рыбинске видит каждый, кто отплывает или прибывает по воде. У самого спуска к причалу стоит двухэтажный особняк с надписью «Банкъ», выложенной над дверью выпуклыми буквами. Менялись хозяева, но не функции: сейчас тут филиал Сбербанка. В конце же XIX века на первом этаже было отделение Волжско-Камского коммерческого банка, а наверху квартира управляющего Д. В. Григорьева. Из ее окон открывался вид на Волгу, на лесистый левый берег и пристани внизу, числом не менее десятка. Жизнь кипела и снаружи, и в доме: резвились дети, по вечерам сходились гости, звенела музыка...
Родословная
Дмитрий Васильевич Григорьев происходил из семьи ремесленника, но своим умом и трудолюбием поднялся от посыльного до крупного финансового деятеля. В мае 1888 года московский бухгалтер вступил в должность управляющего рыбинским отделением упомянутого банка и перебрался с семьей на жительство в Рыбинск. Будущему художнику немного недоставало до двух лет.
Его мать, Клара Ивановна (Иоганновна), родилась на борту океанского корабля (отсюда слова сына: «Мама – урожденная американка»), капитаном которого был ее отец, Иоганн фон Линденберг, швед родом из Риги. Потом он служил русским консулом в Сан-Франциско, вице-губернатором Аляски.
После смерти отца семья отправилась в Европу. Попали в кораблекрушение, чудом спаслись, но лишились имущества. Кларе, окончившей Лозаннский университет, пришлось стать гувернанткой в знатной питерской семье. Однажды, когда она гуляла в Летнем саду со своими воспитанницами, ее увидел обаятельный 50-летний финансист. Дмитрий Васильевич влюбился в девушку и решил покорить ее. После развода с первой женой они обвенчались. Первенца тоже назвали Дмитрием, а второго сына окрестили в церкви Харитона Исповедника Борисом.
Семейная жизнь
Двенадцать комнат рыбинской квартиры украшали фарфор, статуэтки и живопись, была библиотека – 20 тысяч томов на четырех языках. Все в семье играли на музыкальных инструментах. Абонировали ложу в опере, ездили в столичные театры. А на домашней сцене братья сами ставили Гоголя, Островского, Шиллера и пьески Митиного сочинения.
В распоряжении детей – трех сыновей и двух дочек – были шлюпка, пара лошадей и голубятня. «Отец давал маме достаточно средств на содержание дома и семьи. В остальном каждый из них жил своей раздельной жизнью. Этим и объясняется та странно беспечная, беспорядочная обстановка, в которой мы росли», – вспоминал младший, Николай.
Оба старших брата, несмотря на разницу в годах, в 1894 году пошли в гимназию. Вот свидетельство, полученное Борисом (брату выдали такое же): «Получатель сего, бывший ученик 1-го класса Рыбинской мужской гимназии Борис Дмитриевич Григорьев, родился в Москве 11 июля 1886 года, по происхождению мещанского звания, вероисповедание православное, до поступления обучался дома. Поступил в августе 1894 года в приготовительный класс по экзамену и обучался в означенном учебном заведении, оставаясь по 2 года в приготовительном по малолетству и в 1-м классе по малоуспеваемости. ...Обучался по 27 августа 1898 года и выбыл из нее вследствие прошения отца для определения в Московскую практическую академию коммерческих наук». Далее следует табель успеваемости: четверка по чистописанию, по остальным семи предметам тройки, включая рисование, и – «определением педсовета от 29 мая 1898 года переведен во 2-й класс».
От «академии» до академии
Эту «академию» прошли все три брата, но Борис покинул ее в 3-м классе, чтобы поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Сдал экзамен, но мать заставила покинуть скопище «длинноволосых мужиковатых художников». Тем не менее в 1903 году он поступил в Строгановское художественно-промышленное училище. Ему особенно запомнились уроки Дмитрия Анфимовича Щербиновского, вплоть до деталей: «Он поставил карандаш наверху бумаги, где начиналась шея, и повел линию, повел непрерывно до самой щиколотки. Потом он еще долго рисовал, но я уже не видел – со мной что-то произошло...»
На каникулы юноша обычно ехал в Рыбинск, путешествовал по Волге и Шексне. Рисовал карандашом, иногда акварелью пейзажи, интерьеры, жанровые сцены: волжские баржи и пароходы, село с церковью, мужики и бабы, выпивший парикмахер, «маман в элегическом настроении».
Предвыпускное лето Борис провел с матерью, братом и сестрой в Судаке, на побережье Крыма, писал морские и горные этюды. Там же пережил первый трагический удар: его девушка покончила с собой. Пулю, пробившую ее сердце, он вставил в золотую оправу и носил с тех пор на цепочке.
Под конец учебы лучших выпускников направили в Германию, среди них были Григорьев и Елизавета фон Брате. Вскоре они поженились.
В том же году Бориса приняли вольнослушателем Высшего художественного училища при Петербургской академии художеств на отделение живописи. Академические годы с 1907-го по 1913-й стали для будущего мастера временем поисков своего кредо. В воспоминаниях художник пишет о зачарованности «причудливым разнообразием мира». Вначале он примыкал к группе «Треугольник», близкой к футуризму, в дальнейшем – к более умеренным объединениям «Мир искусства» и «Голубая роза».
Пред грозой
Настоящий Григорьев начинается после поездок в Париж, насыщенный особым творческим духом. Несколько тысяч парижских рисунков 1911 и 1913 годов сделали художника знаменитым. Из них сложился большой цикл под названием Intimite с отдельными сериями «Женщины», «Парижские кафе», «История одной девушки». Тогда писали: «Чувство плоти – та счастливая черта, которая, как компас, направляла его творчество, вливала все больше и больше теплой и терпкой крови».
Одновременно по заказу издателя и мецената А. Е. Бурцева, посвятившего ему ряд номеров «Журнала для немногих», Григорьев выполнил в декоративно-гротесковом стиле иллюстрации к русскому фольклору. Художник много выставлялся, работал как график, декоратор, живописец, переходя от сказочно-языческих и христианских сюжетов к социально-бытовым. Показательна работа «Баловни», где явно рыбинский тип – длиннобородый старик – соседствует с пришедшими из книг детьми в пестрых рубашках и кривой избушкой.
Назвав его творения «парадоксами в пространстве и на плоскости», тонкий эстет Николай Пунин (будущий муж Ахматовой) именовал автора «истинным мастером линий», который «пользуется их силой и их слабостью, сгибая или затушевывая, смотря по тому, что подскажет ему инстинкт».
Итогом петербургского периода стал цикл «Расея»: девять картин и 60 рисунков. Полиптих, созданный на сломе эпох, в 1917 году, по-своему отвечал на вопрос о пути России в новое время. Автор предстает творцом, мыслящим, по выражению Александра Блока, «глубоко и разрушительно». Персонажи картин «Олонецкий дед», «Старуха», «Девочка» зажаты пространством, как бы выталкивающим их к зрителю. В них передана «суть России в момент, непосредственно предшествовавший революционному перевороту». Сам художник пишет в предисловии к одноименному альбому: «Исполинский сгусток крови, перекатываясь по земле, цивилизованной веками, оставляет нам, живым, только мертвые ухабы первобытности».
В Европе и Америке
После, чуть не десять лет спустя, в письме из уютного западного далека он волен говорить о некоем приятии. «Большевистская политика мне близка по пафосу, смелости и самосознанию, – тут же обрывая себя: – Но я не люблю политику... Мы птицы, летаем всюду и иначе не можем». В грозном 1919-м художник с женой и сыном тайно пересекли Финский залив, а затем уехали в Германию.
Перед революцией Борис Григорьев был одним из самым дорогих и престижных портретистов России. В эмиграции упрочил этот статус. Слава перешагнула из Европы в Америку. Картины покупали лучшие музеи и коллекционеры. С начала 20-х мастер работал зимой в США, где писал пейзажи Флориды, портреты деловых людей и светских дам, а летом во Франции – в Бретани, Тулоне, Марселе. Среди его моделей – «до и после» – цвет общества: А. Скрябин, С. Рахманинов и Ф. Шаляпин, М. Добужинский и Н. Рерих, С. Есенин – по пути из Америки и актеры МХТ, А. Керенский и чехословацкий президент Т. Масарик.
Самые известные работы в этом жанре – портреты Всеволода Мейерхольда (1916) и Максима Горького (1926). Режиссер представлен в его литературно-театральной ипостаси – Доктор Дапертутто. Изломанная, остро гротесковая фигура в цилиндре, фраке и перчатках – соединение кукловода и марионетки – суммирует ранние поиски художника.
Работая на Капри, Григорьев записал в дневник: «Горький – самое удивительное человеческое существо. Он позирует мне 16 дней по 2 – 2,5 часа. Писать его – наслаждение». Образ классика в окружении его героев художник считал лучшим из созданных им, а писатель – лучшим из своих портретов. Говорят, Горькому этот портрет не давал покоя, даже снился в последние годы жизни. Его смущало странное положение рук. То ли он несет перед собой тяжелую полуметровую вазу, то ли делает руками пассы, как гипнотизер, то ли держит невидимые нити, управляя персонажами, – опять-таки кукла и кукольник. Как удалось портретисту провидеть судьбы того и другого?
В 1927 году великого русского художника приглашают профессором Академии художеств в Сантьяго. Но в Чили происходит переворот, и контракт аннулируют (правда, после очередного переворота приглашают вновь). А тогда он успел объехать всю Южную Америку, от Аргентины до Бразилии. По возвращении в Европу взялся за большое полотно «Лики мира», посвященное Лиге наций. Эту монументальную работу, экспонированную на выставке художника в Славянском институте, в 1932 году приобрело правительство Чехословакии.
Неугомонная душа
Художник создал не только портретную галерею, сюжетные картины и бесчисленное множество рисунков. Он иллюстрировал А. Пушкина и Ф. Достоевского, В. Каменского и Сашу Черного, делал карикатуры для журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон», оформлял кабаре «Привал комедиантов». Кроме того, сочинял стихи, написал роман «Юные лучи» и книгу мемуаров, выступал со статьями об искусстве.
Всякое новое впечатление, поездки и встречи что-то меняли в его манере, обогащали палитру. В рецензии на последнюю персональную выставку Бориса Григорьева в галерее Шарпантье (Париж, 1937) сказано: «К среднему возрасту человек обыкновенно успокаивается. Самые большие мастера не избегли этого пути. Самые буйные новаторы начинают повторяться, раз их искусство нравится. Григорьеву этот путь незнаком». По сей день появляясь на мировых аукционах, произведения художника оцениваются в десятки и сотни тысяч долларов.
До середины 20-х он еще говорил о возвращении, проигрывая эту мысль в цитированном выше письме Василию Каменскому. «А сколько бы я показал вам в России! Сколько бы научил! Сейчас я первый мастер на свете… Я не извиняюсь за эти фразы. Надо знать и самому, кто ты, иначе не будешь знать, что и делать. Да и жизнь моя, святая от труда сверх и чувства сверх, и 40 лет моих это доказывают, – как видно, прощаясь навек. – Кланяюсь Родине моей в самые ноги, и люблю ее, и ненавижу, и за это и кланяюсь».
Родина не ответила тогда на его поклон. В 1927 году художник купил землю в селении Кань-сюр-Мер близ Ниццы и построил дом, названный им виллой Борисэлла (Борис – Элла). Там в основном он жил последнее десятилетие, продолжая много работать, и умер 7 февраля 1939 года, незадолго до смерти закончив последний автопортрет.
* * *
...Мир его детства – свобода, раскованность, волжские дали и пароходы за окном, увлеченность всеми искусствами, родной дом, город и сама Волга – остался в нем навсегда. «Я всю юность мою провел в Ярославской губернии и Волгу знаю», – писал Борис Дмитриевич Григорьев, великий мастер, почитавший наш край своей духовной родиной.
Рыбинск.
Борис КРЕЙН.