Нынче, 25 августа, Георгию Якубовичу исполнилось 65. Для увлеченного, любящего свое дело человека – это не возраст. Впереди еще столько дел. Но не о них пошел разговор, а о том, с чего все начиналось. О детстве и юности Георгия Эльнатанова.
– Детство: голод, холод, безотцовщина, военные годы... А вообще, оно было удивительным. Август 1941 года. Село Михайловское. Именно здесь, по дороге из далекой деревни Мелехово в Рыбинск, куда мама Александра Дмитриевна пешком отправилась рожать, ее и прихватило. К счастью, в Михайловском медпункте работала мамина сестра. Она и принимала роды. Отец Якуб Абаевич родом из Самарканда, юношей одним из первых сел на трактор, за что его – в наказание или в награду – отправили в Москву на учебу. Из Москвы с ликбезовской группой он и прибыл в Рыбинск. Окончил ликбез, потом Рыбинский авиационный институт, работал на Павловском заводе (ныне НПО «Сатурн») инженером. Здесь они и встретились с мамой, поженились.
А дальше – война была. Эвакуация в Уфу вместе с заводом. Этого времени совсем не помню. Вернулись в свою квартиру, а вскоре папа увез нас в Азию, в Самарканд. Горьким оказалось это путешествие для нас. Самаркандская родня быстро отца и мать развела, и нас с мамой и старшей сестренкой просто выгнали оттуда в Россию. Отец остался на родине, обзавелся новой семьей, хотя с мамой они прожили вместе десять лет...
Вернулись домой – мне было тогда шесть лет. Мама устроилась на работу в больницу, и ей выделили комнатушку, где мы и жили вчетвером с бабушкой, где и прошло мое счастливое детство. Мама замуж так и не вышла и очень рано скончалась, когда ей было всего сорок четыре года.
Бабушка – душевный, добрый человек, с юмором. Пойдет, бывало, в магазин в Северный поселок, котомки через плечо. А мы с сестрой пристаем: «Бабушка, дай конфетку!» Ответ один: «Уйдите, дьяволы!» «Бабушка, ну дай!» «А вот спойте, дьяволы, тогда дам». И мы поем. «А теперь покувыркайтесь, 15 копеек дам!» И мы старались изо всех сил, веселили бабулю. А она и радарадешенька. Если б не бабушка, не знаю, как бы наша судьба сложилась – голодные были годы. Мы жили только на мамину зарплату, и бабуля уходила почти на всю ночь на пищеблок чистить картошку, за это ей давали в больнице суп, щи, кашу... А она все это несла домой. Только поэтому мы и выжили. Спасительница наша – бабушка, вечная ей память.
Помню, как пленные немцы строили больничный городок. Мы прятали в карман кусок хлеба и бежали к ним: «Курт, выстрогай!». И Курт в обмен на хлеб строгал для нас из дерева пистолетики и сабельки. Немцев приводили и уводили строем. Бригада здесь работала человек двенадцать – пятнадцать... Они довольно свободно жили, многие даже остались в Рыбинске, завели семьи.
После окончания школы, когда мама умерла, отец позвал в Самарканд – учиться дальше. Он был большим тогда человеком – начальником исправительнотрудовой колонии. Предложил мне на выбор три учебных заведения. Я спросил – а театральный есть? Есть, но только в Ташкенте. Какой Ташкент для пацана из Рыбинска с местным говорком?! Там на меня смотрели, как на инопланетянина. Оставалось музыкальное училище.
Отец привел меня к его директору. Конончук Сергей Сергеевич – хороший был мужик. «Ну, что ты можешь?» – спрашивает. А я – герой: «На гармошке могу!». Он расхохотался. Но все же проверил слух, ритм.
Я спел ему «Снежные сибирские дальние поля...» Он призадумался и предложил мне дирижерское хоровое отделение – у меня ведь не было за плечами музыкальной школы. Я, конечно, обиделся: «Это что, руками махать?» Но выбора он не оставил. Я поступил в училище. А потом увидел объявление – Самаркандский драматический театр набирает студию. Вот это мое! Вот так и учился сразу в училище и в студии. На второй год училище бросил, все время отдавая студии. Через три года получил «корочки» и приехал в Рыбинск.
Встретил Мишу Ваховского, дружили еще пацанами. А у него отец был тогда директором театра. Залман Борисович меня пристыдил – ты, мол, рыбинский парень, а работаешь в какомто Самарканде! Да где твои патриотические чувства? Привел меня к главному режиссеру. Тот сразу загрузил меня работой, дал пять спектаклей, в которых я заменил уволившихся артистов. Год отработал, и меня призвали в армию.
Служил я в параднопоказной Кантемировской танковой дивизии в НароФоминске. В отдельном танковом батальоне при мотострелковом полку. Призвали меня в июне – и сразу на съемки «Войны и мира». Собрали там пятнадцать тысяч новобранцев. В городе Дорогобуже снимали Бородинское сражение. Взвод ярославцев в пятьдесят человек обеспечивал охрану имущества «Мосфильма» и выполнял работу пиротехников – пускал дымы, устраивал пожары. Работы много было – помните фильм? Какие баталии! Нас поднимали в четыре утра. Солдатики получали пиротехнику, спички огромные с «боеголовками» и бочки дветри горючей смеси – антрацена. «Пятая, больше дыма!»– кричат по рации. «Есть больше дыма!» – и давай совковой лопатой работать! Морды обгорелые шелушатся... Да нет, нормальная была служба, никакой муштры, никто над душой не стоит. Три месяца так отслужили и уехали на зимние квартиры в НароФоминск, в учебный батальон.
Помню, прикол был. Только приехали – вдруг меня вызывают к начальнику политотдела дивизии. В голове вопрос – что я мог такого натворить... Прихожу, докладываю: «Курсант Эльнатанов по вашему приказанию прибыл». Грозный голос:
– Так, из Рыбинска?
– Так точно!
– В театре работаешь?
– Так точно!
– Директор Ландо?
– Так точно!
– Мы с ним служили в Забайкальском округе, я у него был в подчинении. Так, будешь ему писать – напиши, что я уже подполковник, начальник политотдела дивизии!
Когда отслужить мне оставалось совсем немного, я пришел к комполка и попросил разрешения съездить в Москву, чтобы подать документы в ГИТИС. Он разрешил. Я поехал на собеседование, долго говорил с проректором. Он все спрашивал: «Как же будешь экзамены сдавать, ведь тебя не отпустят из части!» «Не отпустят», – отвечаю. Наверно, не взяли бы меня. Но во время нашего разговора зашла женщина – художественный руководитель курса Нина Викторовна Чефранова – и сказала: «Этот мальчик будет у меня учиться». Я сдал первый экзамен – отпустил меня комполка. Прошусь на второй, снова отпустил. Прошусь на третий, а он взревел:
– Хватит, поездил! Сначала служба, все остальное – потом!
Не отпустил. От обиды я чуть не плакал. Пришел к старшине – что мне делать? Да ладно, говорит, не дрейфь, самоволку устроим. Он взял меня с собой в военный городок, я переоделся в гражданку и уехал сдавать экзамены. Конечно, старшина рисковал страшно. Ему бы нагорело, если что... Но я сдал экзамен, вернулся. И поступил! После демобилизации учился заочно и работал в Рыбинском театре. И вот так, без побега уже сорок четыре года здесь, на рыбинских подмостках...
Валерий Нельский в восемьдесят лет работал в театре, и как работал! Тихонов и в восемьдесят с лишним играл. Феликс Раздьяконов – в семьдесят пять... Для настоящего артиста возраста не существует.
Марина МОРОЗОВА