Ну, ничего же не поделаешь с тем, что у художника так хитро глаз устроен! И то, что вы, зрители, ничего не понимаете в изображенном, это ваши личные проблемы: недостаток художественного образования, иное мировоззрение, мещанские вкусы наконец. И вообще кому не нравится, может перейти на другую сторону улицы. Факт-то остается свершившимся: вот музей, вот открывшаяся в его стенах выставка, которую художник может смело записать в свое творческое досье как несомненную удачу. И при подготовке других экспозиций неизменно упоминать в пресс-релизах о ней – «персональная выставка в Ярославском художественном музее». И зрители будущей выставки, держа эту информацию в голове, уже заранее будут ею «зомбированы»: пусть мы ничего не понимаем, но если в солидном музее такое выставлялось, значит, в этом действительно что-то есть. А у нас – недостаток художественного образования, иные мировоззрения и далее по тексту.
На такие – отчасти грустные, отчасти злые – размышления меня навел вернисаж выставки костромского художника Владимира Тюрина, состоявшийся, как вы уже, наверное, догадались, в залах художественного музея. Название экспозиции лаконично и конкретно – «Лицо». Но обойдя по периметру два зала и пристально вглядываясь в каждое из представленных полотен, я тщетно пыталась найти хоть одно конкретное лицо. Их просто-напросто нет. Что же есть на холстах? Контуры, проблеск каких-то черт, цветовое нагромождение. Одно, пожалуй, присутствовало – экспрессия. И настроение – жесткое, навязчивое до агрессивности.
Пожалуй, предложенным материалом были не менее зрителей удивлены и костромичи, прибывшие поддержать своего автора. Так, начальник управления культуры Костромы Татьяна Гатчина с некоторой запинкой прокомментировала, что она сама «открывает для себя новые черты творчества своего земляка». Но с мажорного настроя организаторы выставки все-таки старались не сбиваться: говорили о творческих связях двух городов, об общности культурных начал и обо всем прочем, о чем принято говорить в подобных ситуациях. Поддержать героя экспозиции прибыл и фольклорный ансамбль «Венец» под руководством Александра Дружинина. Но громкий, задорный «Тимошин перепляс» с трещотками, залихватским подвизгиванием «Й-эх!», эхом прокатывающийся по полупустым музейным залам вместо ожидаемого веселья, лишь четче обозначил диссонанс. Музыка, безусловно, хороша, но в другой ситуации – на ярмарке, на концерте. Да выставляйся в данную минуту в залах нечто самобытно-фольклорное – и то переплясы были бы в тему. А тут...
– Это что здесь, стесняюсь спросить, изображено? – деликатно покашливая, поинтересовался мой попутчик, историк и писатель Ярослав Смирнов.
– Лицо, – отвечаю.
– А не соблаговолите ли вы мне, человеку, далекому от современной живописи, объяснить, что оно выражает?
Подвергшись очередному частушечному переплясу, ляпнула в тему: «Выражает то лицо, чем садятся на крыльцо».
Рядом явно маялся знакомый фотограф одной из местных газет.
– Тоскуешь?
– Да снимать что-то надо, но вот что? И вообще ассоциации у меня какие-то патолого-анатомические. Цвет бы снять, так газета черно-белая...
Не желая так просто сдаваться, поинтересовалась у куратора выставки искусствоведа Людмилы Макаровой, как называется стиль, в котором работает художник. Может, хоть умные слова что-то прояснят в сознании.
– А я не знаю, – развела она руками, – тут что-то о неоэкспрессионизме говорили. Так, наверное, это самое и есть.
В голове ничего не прояснилось, зато стало окончательно понятно: неоэкспрессионизм я не люблю и не понимаю. Могу смело переходить на другую сторону улицы, дабы не травмировать свое сознание.
А ведь если судить по словам самого Владимира Тюрина, писал он до этих, с позволения сказать «лиц», совсем другое: пейзажи, работал как график. «Лица» же эти он накидывал на холсты как наброски – вдруг пригодятся в будущем как идеи? И ведь пришла же в голову какому-то его другу, тоже художнику, светлая мысль: «Все, что делал до этого, брось и забудь. Пиши именно лица». Вот и стал писать Владимир Тюрин то, что оценил коллега по цеху. Сам он называет свои холсты «живописными набросками», мотивируя, что все это – «поиски человеческого «я».
Поиски эти завели художника очень далеко. Так далеко, что с позиции современного зрителя уже и не рассмотреть, и не понять, а что, собственно, этим поиском хотел нам сказать художник.