Всю жизнь у мольберта с перерывом на войну

Первые впечатления Родина Дарьина – деревня Игнатово близ Ярославля. Первое сильное впечатление, в четыре года, осталось у него в памяти от пожара, в огне которого выгорела вся деревня, в том числе и только что выстроенный родительский дом. Лишившись крова, имущества, Дарьины поехали в Ярославль и в Тверицах принялись за строительство нового дома. Детство и юность будущего художника прошли, по его словам, «в мальчишеских табунах», в живописных окрестностях города, близ реки, прибрежных лесов. Картины природы, ее буйного цветения, золотого увядания откладывались в памяти, чтобы потом выплеснуться в красках. Семья художников Деда Геннадия Александровича односельчане называли художником, хотя он был маляр. Но он так мастерски делал рисованный паркет под дуб и орех, что отличить могли только большие знатоки паркетного дела. Отца, кузнеца по профессии, тоже называли художником. Сорок лет он проработал на Урочском вагоноремонтном заводе. Мог на ощупь определить степень закалки металла. Детали для вагонов выковывал с ювелирной точностью. В 30-е годы о нем писал «Северный рабочий». А еще кузнец Дарьин был отличным каталем. Таким мудреным словом называли человека, который выполнял самые сложные операции при катании валенок. В Игнатове и окрестных селах издавна занимались этим ремеслом. К Дарьину приходили даже из самых отдаленных селений, просили о помощи – хорошие катали были на вес золота. Ворошилов на коне В 12 лет Гена Дарьин вдруг отбился от мальчишеского табуна. Он увлекся рисованием и теперь все свободное время отдавал новому пристрастию. Тщательно срисовывал портреты вождей, особенно Ворошилова на коне. Еще бы, ведь он сам увлекался конным спортом, занимался в кавалерийской школе и даже имел значок «Ворошиловский всадник». Увлечение рисованием, может быть, со временем бы и прошло, но встретился на пути Гены Дарьина начинающий художник Павел Опарин, который открыл подростку удивительный мир настоящей живописи. Сколько дорог и тропинок было вместе исхожено, сколько этюдов написано. Это была начальная школа пленэрной живописи. Чернорабочий войны В художественное училище Гена Дарьин пришел поступать с мешком этюдов, чем немало удивил приемную комиссию. Здесь Дарьин постигал добротную школу реалистической живописи, но его образование было прервано на 3-м курсе – грянула война. Очень скоро вместо художественных наук ему пришлось изучать совсем другие науки – саперные. После окончания Московского военно-инженерного училища командир саперного взвода лейтенант Дарьин был отправлен на Северо-Западный фронт. Художник стал чернорабочим войны – так называют саперов. Работа сапера – огромный риск плюс немалая физическая нагрузка. Приходилось рубить лес, копать землянки, блиндажи, строить дзоты, прокладывать дороги по болотам, в ледяной воде, наводить переправы через бесчисленные речки, устанавливать минные поля, делать в них проходы. И все это – в основном ночью, зачастую под обстрелом. Не удивительно, что Дарьин, пройдя через весь этот ад, не сделал ни одной фронтовой зарисовки – не было возможности. Но и в дальнейшем почти не затрагивал в своих картинах военную тему, хотя в брежневскую эпоху она нещадно эксплуатировалась, и многие художники неплохо на ней зарабатывали. На невских берегах На одной из переправ Дарьин был тяжело ранен. А дальше – медсанбаты, госпитали, возвращение домой к своей заветной цели – стать художником. Закончив экстерном художественное училище, он в 1945 году уехал в голодный, холодный, послеблокадный Ленинград. С душевным трепетом подходил бывший фронтовик к величественному зданию на набережной Васильевского острова, где широкий спуск к Неве охраняют гранитные сфинксы. Здесь, в стенах Академии художеств, куда он поступил, пройдя жесткий отбор, осваивал живописную культуру, проникал в творческие тайны таких больших мастеров, как А. Осмеркин, Б. Иогансон. Когда перед студентами встал выбор, в какую мастерскую идти набираться опыта, многие ринулись к ярчайшему колористу Осмеркину. Но, увы! В академии началась чистка на почве борьбы с «формализмом» и «космополитизмом», и одной из ее первых жертв стал именно Осмеркин. И Дарьин оказался в мастерской Иогансона. Дипломной работой Дарьина стала картина «Сталин провожает Ленина в Разлив». Долго искал он натуру для своей картины. Наконец на станции Филино нашел допотопный паровоз, старинный станционный фонарь. Сталина срисовывал с портретов, висевших на каждом углу, «под Ленина» в академии работал специальный натурщик. Эта картина чуть ли не полвека висела потом в здании Василеостровского райкома партии. Дарьин впоследствии больше никогда не рисовал вождя, а вот с него самого ярославские художники писали Ленина при оформлении праздничных демонстраций. «Весеннее утро» Свой творческий путь Дарьин начинал как автор тематических картин и был сразу замечен. Уже через три года после окончания Академии художеств его приняли в Союз художников СССР. Первый крупный успех ему принесла картина «Весеннее утро». Очень лиричная, написанная с душевной теплотой, она даже попала в журнал «Огонек», что было весьма престижно по тем временам. Однако тематическая живопись не стала основной в его творчестве. С неменьшим увлечением он писал и пейзажи. Любовь к натурным зарисовкам сделала его путешественником. Особенно памятны Геннадию Александровичу поездки с художником Владимиром Стожаровым, с которым его связывала многолетняя дружба. Дарьин объездил множество уголков России – центральные, северные области, Сибирь. Появилась и своя «земля обетованная» – деревня Середники Костромской области. Необычайно плодотворные поездки туда в течение десяти лет составили «середниковский» период творчества. Тетка Татьяна В Середники Дарьин ездил с художником Юрием Семенюком. Когда они приехали в эту крепкую, обжитую деревню, жители с недоверием поглядывали на пришельцев. Никто не хотел пускать их на постой: откуда взялись эти незнакомые мужики. А вдруг пить начнут? Походили друзья по домам, никто не пускает, хоть назад возвращайся. Наконец кто-то из жителей сказал: «Идите к тетке Татьяне, она пустит». Дом ее стоял на краю деревни. Тетка Татьяна оказалась маленькой, скрюченной, одинокой старушкой. Она пустила двух бедолаг, а художники-то оказались непьющими, работали от зари до зари и платили исправно. Дела у тетки Татьяны стали поправляться: она и дом отремонтировала, и крышу шифером покрыла. Смотрели односельчане, завидовали. Постояльцы приезжали обычно в марте, она ждала их. На свою нищенскую колхозную пенсию и бутылочку припасет, и бульдозериста наймет, чтобы от шоссе до дому дорогу для машины расчистил. Приезжают гости, а на столе уже пироги, самовар кипит. Трогательные встречи оборвались со смертью тетки Татьяны. Осталось несколько портретных этюдов да картина «Татьянин дом». Тридцать лет и три года Глядя на картины Дарьина, трудно определить, кто он больше – пейзажист или мастер тематической картины: и то, и другое написано с предельной искренностью, интересом, увлеченностью, будь то образы рабочих-лесосплавщиков, строителей Красноярской ГЭС или картины родной природы. В его пейзажах поражают тонкость и убедительность передачи разного состояния, настроения природы. Деревянные избы, старые овины, банька у пруда, припорошенный снегом стожок на опушке леса, взметнувшаяся над деревьями стая грачей, запряженные в сани лошадки – во всем ощущение своего, родного, близкого. Больше всего художник любит весну и осень. Его весна – это нежная синева неба над тающими снегами, яркий солнечный свет и блеск талой воды, распускающаяся листва. Картины живописно богатой осени созвучны пушкинским стихам, и не случайно многие названы строчками поэта: «Стоял ноябрь уж у двора», «Унылая пора», «Октябрь уж наступил». Его тонкие, поэтичные пейзажи всегда пользовались успехом на многочисленных выставках самого разного уровня. А когда в 70-е годы художникам приоткрыли «железный занавес», полотна Дарьина стали появляться в картинных галереях и частных коллекциях Японии, Германии, Китая, США, Франции, Италии. 80 лет – возраст солидный, но Геннадий Александрович по-прежнему в строю, его кисти не высыхают, он продолжает писать картины. Рядом с ним Елена Борисовна – его верная спутница, единомышленница, автор монографий о художнике. Тридцать лет и три года они вместе – ну совсем как пушкинские сказочные герои.