Мария Сергеевна Петровых родилась в Норском Посаде вблизи Ярославля. Отец был директором фабрики-мануфактуры. Семья жила в достатке, дети вырастали на волжском приволье, в городскую школу их возили на тройке – это примерно по маршруту нынешнего троллейбуса № 4. После революционных передряг фабрика закрылась, устоявшаяся жизнь поломалась. Закончив школу имени Н. А. Некрасова в Ярославле и даже почислившись в местном «союзе поэтов», Мария в 1925 году поступила в Москве на Высшие литературные курсы. В 1934-м вышла замуж, однако мужа в пору репрессивного беспредела «замели» в концлагерь, где он сгинул навечно. Вся последующая жизнь Марии Сергеевны – это беспрерывная борьба за человеческое и творческое выживание. На скудный хлеб зарабатывала переводами, редактированием. С любовью растила дочь, душевно заботилась о подопечных студентах переводческого семинара в Литинституте. Единственный прижизненный сборник стихов и переводов Марии Петровых «Дальнее дерево» вышел в 1968 г. в Ереване. Только к завершению 1991 года поэтесса посмертно смогла появиться своей книгой «Костер в ночи» у себя на родине – в Ярославле. Мы узнали, какой изумительный поэт есть у нас. Норское теперь – приметная точка на поэтической карте России. Умерла М. С. Петровых в Москве, там и похоронена. Сказка (фрагмент) Очарованье зимней ночи, Воспоминанья детских лет... Пожалуй, был бы путь короче – И замело бы санный след. Но от заставы Ярославской До Норской фабрики, до нас, – Двенадцать верст морозной сказкой Под звездным небом в поздний час... Вот от дверей начальной школы Мы тронулись. На облучке – Знакомый кучер в долгополой Овчинной шубе, в башлыке. Звенит бубенчик под дугою, Поют полозья в тишине, Но что-то грезится другое В завороженном полусне. Настоян на морозе воздух И крепок так, что не вздохнуть. И небо – в нелюдимых звездах, Чужая, нежилая жуть. Все на земле роднее, ближе! Вот телеграфные столбы: Гудят все то же, а поди же, – Ведь это песня ворожбы. Неодолимая дремота В том звуке, ровном и густом... Но вот фабричные ворота, Все ближе, ближе, ближе дом. Перед крылечком санный полоз Раскатывается, скользя, И слышен из прихожей голос, Который позабыть нельзя. * * * Немого учат говорить. Он видит чьих-то губ движенье И хочет слово повторить В беззвучных муках униженья. Ты замолчишь – он замычит, Пугающие звуки грубы, Но счастлив он, что не молчит, Когда чужие сжаты губы. А что ему в мычанье том! То заревет, то смолкнет снова. С нечеловеческим трудом Он хочет выговорить слово. Он мучится не день, не год, За звук живой – костьми поляжет. Он речь не скоро обретет, Но он свое когда-то скажет. * * * О, какие мне снились моря! Шелестели полынью предгория... Полно, друг. Ты об этом зря, Это все реквизит, бутафория. Но ведь снились! И я не пойму – Почему они что-то значили? Полно, друг. Это все ни к чему. Мироздание переиначили. Эта сказочка стала стара, Потускнели виденья ранние, И давно уж настала пора Зренья, слуха и понимания. Рубрику ведет поэт Василий ПОНОМАРЕНКО.
