Шекспира ставят во всех театрах мира, и, что особенно для него характерно, во всякой культуре находят возможность его к себе адаптировать, найти в нем что-то близкое именно вот этому зрителю. Сейчас уже, наверное, и не найти театра, где шекспировские герои играют в костюмах рубежа XVI – XVII веков, не говоря уж о том, чтобы женщин играли мужчины и соблюдались другие правила, обязательные для лондонского «Глобуса», когда там в качестве второстепенного актера участвовал сам Вильям.
Так что не приходится удивляться, что заслуженный деятель искусств России Евгений Марчелли тоже решил прочесть Шекспира по-своему. И уж тем более понятно, что его волновали проблемы современной России, которые он и показал в своем «Отелло».
Ироничный и остроумный, Марчелли дал нам современную историю, которая вполне могла произойти у нас на глазах. И только время от времени он как бы подмигивает зрителю: вы ждали подлинного Шекспира? Ну что ж, вот вам сцена, где герои, картинно подбоченясь, изрекают в лицо зрителю свои реплики. Все утрированно, все подано в сознательно комическом ключе. Такие сцены – забавные, легкие, но отнюдь не самые главные, и даже кажется, что, показав их, режиссер облегченно вздыхает и говорит: ну что, отдохнули, получили что хотели? Тогда переходим к кое-чему посущественнее.
И вот оно – существенное. На сцене появляется венецианский мавр, точнее – мавр на венецианской службе. Еще точнее – иностранный наемник, нанятый дожами, чтобы возглавить венецианскую армию. И уж если совсем точно, по-современному – перед нами контрактник в мундире непонятно какой армии. Разумеется, черная кожа ему ни к чему (тем более в наш век укрепляющейся политкорректности), но зато на лице – боевая раскраска десантника, которая цветом слегка напоминает, что он как бы по-прежнему мавр, но... как бы сказала Новелла Матвеева, «в том-то и дело, что дело не в том».
Режиссер явно задумался вот о чем. Каким должен быть характер человека, выбравшего своей профессией войну, то есть убийство, пусть даже с оправдываемыми целями. Отелло наверняка много раз смотрел в лицо смерти и многажды убивал, чтобы не быть убитым самому. На кого он больше похож – на онегинского Гремина, «в сраженьях изувеченного» молодого генерала, не забывшего, что такое любовь, и беззаветно преданного своей Татьяне? Или на находящегося в постоянном стрессе, каждую минуту на уровне нервного срыва мужчину, уже неспособного вернуться к мирной жизни – по крайней мере без помощи опытного психотерапевта?
Мы каждый день читаем о трагедиях людей, прошедших через чеченскую или афганскую войну, которые спиваются, сходят с ума, совершают страшные преступления. До этих людей никому нет дела, своими странностями они только раздражают «нормальных» граждан.
В версии Марчелли Отелло – именно из таких. Шекспир, скорее всего, списывал безрассудочную горячность Отелло на его африканскую кровь, но режиссер не зря не стал мазать его лицо жженой пробкой или чем там теперь принято. В России проблемы чернокожих африканцев не слишком волнуют большинство населения.
И пристально вглядываясь в лицо Виталия Кищенко, блестяще играющего мавра, мы вдруг вздрагиваем: кого же он нам напоминает, какое очень похожее на него лицо преследовало нас много месяцев с экранов телевизоров? И в ужасе сознаемся: это же полковник Буданов.
Все сходится! Герой для одних, преступник и убийца для других, человек с изуродованной войной психикой, в приступе неконтролируемой ярости задушивший чеченскую девушку. Эльза Кунгаева – не Дездемона, но параллели напрашиваются сами собой. Их и обнажил безжалостно и сурово Евгений Марчелли, их бросил нам в лицо Виталий Кищенко.
Старая модель – благородный мавр, обманутый в своих лучших чувствах, и подлый завистник и интриган Яго – тут не работает. Пожалуй, Яго еще более или менее прежний, но, к сожалению, подлость и предательство никуда не делись со времен Шекспира, так что менять тут что-либо вроде и ни к чему. У Марчелли благородство Отелло не слишком заметно. Понятно, что он, в сущности, хороший человек – или был им, пока его душу не обожгла необходимость – и возможность – убивать, убивать, убивать. Вот и убил свою Дездемону-Эльзу. Последнее убийство в его (их с Будановым) жизни.
Все в спектакле играет на эту идею, все указывает, что шекспировская Венеция больше похожа на совсем другую страну: здесь и балованная сенаторская дочка Дездемона, и целая камарилья из, гм, «администрации дожей» с ее подковерной борьбой. И все это неоднократно подчеркивается великолепной находкой – сценами зловещих масок, напоминающими не то китайский или японский театр, не то «Карьеру Артуро Уи» в театре Брехта, не то, конечно же, маски Венецианского карнавала.
Закономерный вопрос: а не додумано ли все это за режиссера, так ли именно он все замыслил? Вполне допустимо, что и не так. Дело в том, что очень часто – или всегда? – автор (и режиссер) не знают, что они на самом деле написали. Можно предположить, что если бы Шекспир увидел своего «Отелло» в «Тильзит-Театре», он бросился бы на сцену и задушил всю труппу, а не только несчастную Дездемону. Он наверняка не предполагал, что эту трагедию можно истолковать вот таким образом.
А может быть, он бы сел и задумался.
Владимир ЖЕЛЬВИС, профессор ЯГПУ, доктор филологических наук.
