Деревенская идиллия
Там, в глухомани, на границе трех районов – Тутаевского, Первомайского и Любимского – в местах, которые местные жители, последние из могикан, называют «ярославской тайгой», он купил себе избу-развалюху («если бы я ее не приглядел, через год сруб просто растащили бы на дрова»). Хозяйничает размеренно, деловито. Жена Светлана заведует грядками, приезжающий раз в неделю сын осуществляет связь с внешним миром.
Пес дворовой породы по имени Лаврентий Палыч, названный так за зверский нрав в честь печально знаменитого исторического персонажа (покусанные им личности именуют пса Падлычем), охраняет имение и хозяина. Последнего – особенно страстно, руку для приветствия не дает протянуть. Видно, крепко запомнил пес, кто вызволил недельного слепыша из плена целлофанового пакета, в котором «добрые люди» бросили его погибать. Он попал в руки Владимира Александровича, выкормлен из пипетки, на ноги, то есть на лапы, поставлен. С тех пор службу несет исправно.
Владимир Александрович так до конца и не разобрался с величиной земельных угодий, отошедших к нему вместе с домом, – забора-то нет. Правда, ворота недавно поставил основательные, железные, как предвестник будущего крепкого крестьянского хозяйства. «Вон до того столба мой участок, – машет он рукой. Но тут же, подумав: – А пожалуй, что и до следующего».
На столь неконкретном, но очень уютном участке земли грядки занимают крохотную толику площади. Но все что надо – морковка, зелень всякая, картошка – есть. Правда, и к грядкам в семье Воронцовых странное отношение. Начнет Светлана их перекапывать, тут же слетаются все окрестные птицы. Знают, что хозяйка забудет про свое занятие и начнет специально червяков выкапывать, пернатых соседей подкармливать. Зато у Воронцова есть свой собственный лес рядом с домом, прямо на участке, в котором он собирает грибы. И не какие-нибудь сыроежки, а самые что ни на есть благородные боровики. Но и к мухомору он относится с бережливым умилением. «Вон красавец какой вырос», – хвастается гостям.
А еще чета Воронцовых каждый день покупает в соседней деревушке три литра молока и всем приезжающим в гости наказывают привезти печенье. Себе, думаете? Ничуть не бывало. Ежам. Их в имении Владимира Александровича видимо-невидимо, многих хозяева уже знают «в лицо», а знакомцы всех своих лесных собратьев в гостеприимный дом подтягивают. Поэтому по всему участку расставлены блюдечки с молоком, в которое покрошено печенье. И забор Владимир Александрович собирается ставить так, чтобы расстояние от земли до сетки оставалось – иначе как ежи в гости приходить будут?
Человек и система – кто кого?
Такого Воронцова знают единицы. Несмотря на то, что он давно отошел от «мирской суеты» – мелькание в прессе и на телевидении, узнавание на улицах и благорасположение в чиновничьих кабинетах, регалии и звания, премии и лауреатство, все то, к чему неизменно стремится каждый персонаж богемы, его никогда не интересовало, – его имя по-прежнему на слуху. С его мнением считаются. Им дорожат. Парадокс: Воронцова либо боготворят, либо ненавидят. Середины в отношении к нему нет.
Парадоксален и сам Воронцов. За долгие годы службы в системе государственных театров он абсолютно не овладел танцевальными па паркетной политики. Он смело высказывает в глаза любому, вне зависимости от ранга, все, что о нем думает. Он, будучи очередным режиссером-постановщиком, может сказать «нет», когда все руководство театра, включая главного режиссера и директора, настаивает на «да»; он не считается со званиями и выслугой лет именитых актеров, у него другие критерии. Творчество и способность к нему – вот фундамент его требовательности к себе и другим. К себе – в первую очередь.
– Вся эта светская жизнь по большому счету глупость. Мне скучно этим заниматься.
– А в какой момент вам стало скучно?
– Пожалуй, когда я окончательно порвал с государственным театром. По сути это бестолковое дело. Творчества там, как правило, нет, оно пропадает в неустанной борьбе за звания, за лидерство. И вся эта система устроена так, что людей кормят – государство дает дотации – вне зависимости от того, что они делают или чего не делают. Он – артист государственного театра, у него есть гарантированный оклад и дни получения зарплаты в кассе. По большому счету то, что сегодня мы имеем во многих государственных театрах, это мыльная опера на сцене. Люди рядятся в костюмы, произносят положенный текст, и все. Тошнотворное зрелище. И все эти премии, «Золотые маски» и все такое – просто торгашество. Бизнес на костях истинной культуры.
– Но вы сами достаточно долго проработали в этой системе...
– Потому и имею право так говорить. В Волковский театр я распределился после окончания ГИТИСа, был просто очередным режиссером, и мне пришлось испытать на себе все тяготы давления руководящих товарищей, что весьма мешало работать.
– Вы хотите сказать, что режиссер – не главный человек в театре?
– Главный режиссер в тандеме с директором – вот главные люди. А очередной режиссер-постановщик – такая же пешка в кулуарных играх. Я ушел из театра, когда понял, что с вновь пришедшим на пост главрежа Дроздовым мы не можем найти ни одной точки соприкосновения. Хотя учились с ним, правда в разные годы, у одного мастера – Андрея Гончарова.
– Выходит, что вы неудобный человек для любой дирекции?
– Наверное, да. Но, думаю, не я один такой.
Тогда в судьбе Владимира Воронцова произошел первый перелом. Он уехал в Брянск. Там уже в качестве главрежа возглавил труппу в местном драмтеатре. Получить место главрежа не так просто, как кажется. Надо знать, где, когда и кого уйдут (мало кто с такой синекуры уходит по доброй воле) и вовремя подсуетиться. Тут обошлось без суеты. Просто так карта легла. Стать «главным» для Воронцова было принципиально, дабы полностью контролировать ситуацию, руководить всей театральной структурой и не примеряться ежечасно к прокрустову ложу, изготовленному дирекцией по своему размеру. Именно там благодаря духу сотворчества (вместе с Воронцовым в Брянск приехали его ученики) удалось создать некое подобие настоящего театра, в котором существовало общее биополе для сцены и зрительного зала. Этот контакт со зрителем, разговор на одном языке есть и остается единственно возможным условием существования театра.
Все лучшие друзья, как листья, отпадут...
К сожалению, «неудобство» личности Владимира Александровича повлияло и на его отношения с некоторыми учениками. В оба периода своей работы в театре имени Волкова он преподавал в «театралке». Кто-то из учеников, такие как Владимир Гусев, Татьяна Гладенко, Замира Колхиева, попадал под магию мастера раз и навсегда. Они следовали за ним повсюду, как перелетные птицы, куда бы ни заносила переменчивая судьба их учителя. Но есть и такие, с кем жизнь развела по разные стороны той принципиальной черты, которая именуется творчеством.
– Так уж случилось, жестокая вещь театр. Помните, у Лермонтова такие строки: «Все лучшие друзья как листья отпадут от сгнившей ветви». А когда ветвь еще не сгнила, а листочки уже чувствуют, что под эту ветвь подбирается топор, и начинают отпадать заранее... Это тоже суть актерской профессии.
– Ваше второе пришествие в Волковский театр многие помнят до сих пор. Почему вы вернулись?
– Мне многое удалось сделать в Брянске. Хоть это было и непросто. С каким трудом я убеждал директора принять того или иного актера. Я ему – «мне нужен именно этот актер», а он мне – «штатное расписание заполнено, мне своих девать некуда». А попробуй кого-нибудь только тронь в периферийном театре! Но и среди разболтанного, недисциплинированного, спивающегося потихоньку актерского состава нашлись творчески заряженные люди. Но то, что нам там, в Брянске, удалось сделать, было несравнимо с тем, что мы могли бы сделать на волковской сцене. Увы, здесь весь пар уходил в гудок.
– Но ведь были и удачи! Я помню времена, когда каждая ваша премьера в Волковском становилась событием. Достаточно вспомнить «Грозу», «Трехгрошовую оперу»...
– Да, нам тогда удалось расшевелить пространство театра.
И все-таки, несмотря на успех его постановок у зрителей, Воронцов вновь ушел из Волковского. Ушел тогда, когда казалось, что вот-вот в театре наступит время перемен. Государством была сделана попытка перевода театров на контрактную систему. Что тут началось! Достаточно вспомнить непрекращающиеся, захлестнувшие все новостные полосы газет склоки в Большом театре. То же самое – труба пониже, дым пожиже – происходило и в Ярославле. Во все инстанции полетели письма от доброжелателей, дескать, уймите Воронцова. Каким-то образом эти «телеги» попали позднее в руки Владимира Александровича – три толстенных папки набралось.
– Вы спокойно относитесь к врагам?
– А по-другому и быть не может. Я не наживаю врагов. Идет молва, что я людей ненавижу, что я зверь...
– Да, говорят, что вы жуткий мизантроп.
– Да нет же! У меня просто высокая шкала оценки людей, и уступить я в этом не могу, уж так я устроен. И если люди, которые делали мне гадости, становятся мне неприятны своей нечистоплотностью, разве это ненормально? Я никогда ни с кем не сводил счеты. Боролся с чиновничьим отродьем – да, но ни в коем случае не с труппой. Вокруг творческого лидера должен быть круг единомышленников, тогда возникает какой-то подъем. А если приходится работать с людьми, которые тебя не понимают и, главное, не хотят понимать, когда тебе говорят, что ты должен занять в своем спектакле артистку А. и артиста Н., потому что они заслуженные... Настоящим театром здесь и не пахнет. В обратном вы меня никогда не убедите.
Покой мне только снится
Уже пять лет Владимир Воронцов руководит камерным театром. Это первый и единственный пока в России негосударственный репертуарный театр. А начинался он – смешно вспомнить! – с работы над малоизвестной пьесой американского драматурга Питера Суэта «Интервью». Репетировали ночами в кафе «Актер», там же, отодвинув столики, играли первые спектакли. Рассчитывали больше на работу для души.
Успех спектакля превзошел все самые смелые ожидания. На театрально-телевизионном конкурсе имени Смоктуновского в Москве, будучи приглашенным в качестве гостя, вне конкурсной программы, он завоевал все четыре главных приза. Лишь тогда Владимир Александрович задумался о создании собственного театра.
– Сейчас вы работаете в том театре, о котором мечтали?
– Я работаю с людьми, с которыми могу и хочу работать. Но нас маловато, это ограничивает возможности труппы – пять артистов, актриса вообще одна.
– У вас начинают играть даже те, кто в принципе чужд актерской профессии?
– А это не я придумал, такое практиковалось еще во МХАТе в начале века. Выискивали где-нибудь в глубинке неграмотную бабушку с нижегородским говорком – типаж. Вот и мне удалось вывести в последней работе «Завтрак у предводителя» три таких типажа. А что, получилось же?
– Камерный известен еще и тем, что позволяет себе выписывать из столицы звезд на одну роль...
– Каждый театр себе это может позволить, только они боятся.
– А чего же здесь страшного?
– А как же? Приедет столичная знаменитость, все внимание – на нее, а мы как же, все народные-заслуженные, на втором плане? Элементарная психология.
– Вот вы говорите, что труппа мала, вынуждены приглашать актеров из Москвы. Не проще ли расширить постоянную труппу?
– А где взять? В Ярославле больше некем расширять, вот Григорюка из ТЮЗа пригласили. Пожалуй, что и все.
Камерный театр вместе со своим неизменным руководителем Владимиром Воронцовым вступает в пятый сезон. Не круглая дата, не юбилей, но все-таки. В планах театра – постановка спектакля «Прощай, Иуда», по словам режиссера, это «жесткая мужская пьеса». В одной из главных ролей будет занят Виктор Раков, актер «Ленкома». Есть мысль и о женской пьесе «Спокойной ночи, мама». Владимир Александрович хотел бы видеть в роли одной из героинь Ирину Печерникову. Но это пока только планы.
Мечтает и о здании для своего театра.
– Было сказано много слов против государственной театральной системы. За каким же театром будущее?
– Объясню языком сельского обывателя. Вот у меня есть мешок удобрений. Я могу ими подкормить саженцы, которые сам посадил. А рядом, за забором, растет бурьян. И если я весь мешок высыплю в бурьян, он знаете каким маковым цветом расцветет, как заколосится? Ого-го! Так вот и у нас все удобрение идет в бурьян. Выбрасывают государственные деньги, дотации в пустоту, в ничто. Выращивать и культивировать театры в такой обстановке – нелепо. Но пастись в бурьяне удобнее, это без сомнения.
– Сегодня как режиссеру, как человеку вам комфортно живется? Вы создали свой отдельно взятый рай?
– Наверное, нет пока. Основы для успокоения нет. Ведь я ответственен за тех людей, кого пригласил с собой работать. А все держится на честном слове – предпринимательской инициативе Юры Ваксмана, на Володе Гусеве, без которого рухнет весь репертуар, поддержке ярославского землячества в Москве... Есть люди, которые нам помогают, но это опять же личные контакты. С государством нам не потягаться, эта система стабильнее. Но каждый из нас в свое время работал в этой системе и сам пришел к мысли о невозможности своего существования в ней. Но жизнь продолжается... Поживем – увидим.
Лариса ДРАЧ.