Царевич Димитрий присутствует в жизни Углича уже больше четырехсот лет – маленьким мальчиком, игравшим у стен древних палат, бесправным наследником царской крови в кольце умыслов и интриг, а потом – и доныне – заступником угличан в кругу «взрослых» святых. Его тень, то печальная, то торжествующая, ложится на городскую историю и праздники.
Современники не сохранили его черт, а позднейшие изображения условны, гадательны или каноничны. Здесь в каждой церкви его образ, в «Угличском летописце» слова, щемящие и бережные, как прикосновение при прощании. И вот рядом с этим, в единстве с городской памятью должен встать памятник – осязаемый, непреложноматериальный.
На большой выставке, открытой к 400летию канонизации Димитрия, как эпиграф – старинная парсуна. (Все эти «доиконописные» картины, обвиняющие в злодеянии людей Годунова, вышли, кажется, из какойто одной, почти современной событиям. В ней интонации политического плаката и вместе с тем – песенплачей, красочных и страшных). Дальше картины и иконы, предоставленные художниками Москвы, Ярославля и Углича, а в центре выставочного зала – проекты будущего памятника.
Московский скульптор Илья Павлович Вьюев работает над образом царевича уже девять лет. Димитрий и Углич памятны ему по воспоминаниям детства, по разговорам в семье Бориса Корнилова, мужа Ольги Берггольц, в городе Семенове. «Наверное, меня возили маленького в Углич, потому что, когда я с матерью попал сюда – уже младшим школьником – показалось сразу, что давнымдавно знаю и эти улицы, и эти храмы над Волгой», – рассказывает он. Его мать, искусствовед Вероника Михайловна Вишневская, была командирована в музей, сын помогал ей, рисовал изразцы.
Теперь он представляет угличанам свою большую работу, вобравшую впечатления детства и зрелые размышления о событиях 1591 года. Это варианты общей композиции и скульптурные портреты Димитрия, основанные на ранних живописных и рельефных изображениях (первые иконы, крышка раки из Архангельского собора московского Кремля). Отдельным направлением стали поиски типичных семейных черт, восходивших к Софье Палеолог. Постепенно в сознании автора сложился физический образ ребенка – черты лица, рост, пропорции.
Но как поведет себя этот увиденный автором Димитрий – как обычный ребенок или как царевич, удаленный от трона и столицы? Или предстанет преображенным канонизацией?
Первое, по словам автора, было очень заманчиво: «В камерности и простоте, в отсутствии помпезности действительно было много притягательного. Вот он, мальчик, играет на полянке, не подозревая, какая судьба его ждет...»
Здесь, правда, много того, о чем говорил Василий Суриков, изображая стрельцов в ожидании казни, – «торжественность последних минут», которая потрясает не нервы, а душу. Вот он – засмотрелся на реку, или, может, пересыпает камешки. Думает о своих детских делах: сейчас это, а потом... Перед ним еще пунктир его возможной жизни, и у десятков русских городов еще другое будущее. И все замерло на волоске, а гдето поблизости нож, – кто теперь знает, в чьей руке...
Только это был бы памятник превратностям истории.
Итак, царевич был убит – болезнью или злым умыслом, и здесь не только грамматика задала «страдательный залог». Илья Павлович рассуждает: «Димитрий не успел стать по своему малолетству активным действующим лицом российской истории. И прославлен он был уже после своей смерти...» Ссылаясь на «Знаменский гербовник» 1729 года, на помещенный там «знак для угличских полков», скульптор изображает Димитрия с ягненком (знак невинности и жертвенности) на фоне креста, охваченного побегами родословного древа российских государей. Верхний – нераспустившийся – цветок древа сломлен и упал к ногам царевича, последнего в роду, идущем от легендарного Рюрика и реального Ивана Калиты. О событиях 1591 года должны напомнить рельефы на постаменте: гибель Димитрия, восстание угличан, перенесение мощей и канонизация царевича. Литая решетка вокруг памятника – копия решетки у надгробной сени царевича в Архангельском соборе московского Кремля.
А на голове у Димитрия корона. Он не был коронован, да и вряд ли царские атрибуты ждали его в несбывшемся будущем. Только угличане всегда отчетливо видели этот «блистающий царский венец». В нем царевич будто бы вступил в город, в нем ожидал возвращения в столицу. Потом на стене церкви, «что над кровию его», в сцене оплакивания, его изобразят брошенным на землю, забытым в ослеплении горя. После канонизации он станет уже неотъемлемым атрибутом Димитрия, как будто вопрос о праве на земное царствование станет уже неважным...
Проект Ильи Павловича Вьюева – только один из предложенных, и угличанам еще предстоит выбирать и решать, чтобы оставить будущему городу достойный памятник, созданный, как когдато писали иконы, «не на краткое время, но в долготу дней».
Светлана КИСТЕНЕВА,старший научный сотрудник художественного отдела ГИАХМ