Гость из Москвы Анатолий Кобенков вышел к микрофону с вполне откровенным признанием, что классе в девятом он Некрасова не любил и не принимал, но позже внимательнее прочел и понял, как же был он, школяр несчастный, «глуп и нелеп в своем заблуждении» и теперь жизни не мыслит без Мазая и генерала Топтыгина. Ярославские поэты выступали сомкнутым строем, в полном наборе имен: от Василия Пономаренко до Евгения Гусева. Один из них предварил собственные стихи смелым заявлением о том, что Некрасова «терпеть не может». Но одинокий голос еретика утонул в дружном хоре поклонников и последователей классика.
Яростный спор скептиков и оптимистов, персонажей инсценировки «Слово о поэте» в исполнении артистов Волковского театра и филармонии, примирила сама поэзия. В итоге выяснилось вот что. Ценителей ее остается – да, все меньше. Уместились они на чудом уцелевших скамейках, в течение года доски наполовину растащили по деревням и дачам. Зато уж знатоки собрались истинные, на те священные сиденья рука ни у кого из них, ясно же, не поднимется. Сошлись выступающие и на том, что от смены состава Госдумы в Москве и достижений российской рыночной экономики судьбы поэзии зависят очень мало. Поэзия была, есть и будет, а все остальное – читать или не читать стихи, любить их или не любить, в том числе и некрасовские, – то исключительно наши с вами проблемы.
Талантливая москвичка Кабыш читала:
У, Москва, калита татарская:
И послушлива, да хитра.
Сучий хвост, борода боярская,
Сваха, пьяненькая с утра.
Полуцарская – полуханская,
Полугород, полусело,
Разношерстная моя, хамская:
Зла, как зверь, да красна зело...
Про Некрасова Инна Кабыш, по образованию учительница словесности, сказала: думает словами и мыслями классика («Вот приедет барин», «Есть женщины в русских селеньях»), забывая, чьи они. Некрасова не разобрали на цитаты, как Грибоедова. Его стихи, скорее, – факт русского языка, чем истории литературы. И права Юнна Мориц, утверждая, что некрасовские интонации вошли в речевой обиход дня сегодняшнего «как вещество, подобное соли».
Между тем ни о чем таком не подозревая, сам хозяин Карабихи, как и в прошлом году, с чертами лица актера Семена Иванова у входа в Большой усадебный дом как ни в чем не бывало, запросто общался с молчаливым дворником Матвеем, говорливой экономкой Аграфеной Степановной, разодетыми в сарафаны да кокошники дворовыми девками-певуньями, а заодно и вставшей в круг публикой.
– Хорошо летом в Карабихе, – молвил поэт, – и взглянув на сплошь затянутые облаками небеса, внес поправку на погоду – дескать, хорошо здесь даже в такой пасмурный денек.
Троекратно почеломкались они с егерем Кузьмой Солнышкиным. Тот Николая Алексеевича звать на охоту пришел: обкружить сперва вокруг Ермольцына – в лесу теперь тетерева сели, у Тимохина дупеля пошарить. А там можно и в костромскую Шоду податься, к другу-приятелю Гавриле Захарову. Это ему Николай Алексеевич «Коробейников» посвятил.
К месту предложил всем:
– Споемте «Коробушку».
Сам, правда, не пел, слушал, скрестив руки. Потом из нового пожелал почитать – из волжской были «Горе старого Наума»:
Увы, я дожил до седин,
Но изменился мало.
Иных времен, иных картин
Провижу я начало.
В случайной жизни берегов
Моей реки любимой
Освобожденный от оков
Народ неутомимый...
А неутомимый народ между тем гулял на «ярмонке», овеваемый шашлычными ароматами. Кой-кому из бражников, начавших гулять с утра пораньше, уже к полудню было не до поэзии. Коробейники же в ожидании богатого гостя предлагали то книги в золоченых переплетах, то лоскутные одеяла из какой-то заморской ткани, то развивающие игрушки с пазлами из ясеня. Сборный конструктор на тему сказки о том, как вытаскивали репку, тянул на четыреста целковых.
Среди книгонош повстречали мы одного давнего автора нашей газеты. Историк по вузовскому диплому, после перестройки ставшая предпринимателем, Ирина теперь пишет исторические романы из времен ордынского нашествия и первых ярославских князей. По сравнению с ценой на ее трехтомник – 500 рублей – знавший толк в литературном бизнесе Некрасов с его мечтой о дешевых «красных книжках» для крестьян выглядит человеком просто не от мира сего.
Перед соблазнами рыночной экономики не устояли даже его герои. Встретиться с ними на «станциях» игрыпутешествия детушкам и их родителям можно было только по платным билетам. Послушать байки дедушки Мазая стоило 20 рублей для детей, 30 – для взрослых. А если с народным героем ктото пожелает сфотографироваться на память, то, будьте добры, готовьте еще двадцатку.
С тихим ужасом подумалось о том, как бы отнесся сам Николай Алексеевич к подобному «автономному плаванию» героябессребреника, как мы знаем, спасавшего в половодье бедных зайцев, потому что душа болела.
Юные читатели на празднике поэзии2006 прославляли своего любимого героя такими частушками:
В гости к дедушке Мазаю
Даже Сорос приезжал.
Лично спас он пару зайцев,
На рекламу денег дал.
Ждем теперь мы Шойгу в гости,
Чтоб он нас не забывал.
За спасенье бедных зайцев
Чтоб Мазаю орден дал.
Все же отдадим должное поклонникам деда Мазая, которые постарались защитить его честь таким глубоко гражданственным куплетом:
Мы музею дали клятву –
Будем зайцев мы спасать.
Кроме зайцев, знаем точно,
Нужно людям помогать!
Спасибо, успокоили. А то уж очень крутая чересполосица получилась на празднике поэзии – из высоких порывов и базарного кича, настоящей поэзии и попыток превратить Некрасова с его Карабихой в очередной рыночный брэнд.
Юлиан НАДЕЖДИН