Трагично сложилась его жизнь. Ее беды были частью общенародных испытаний. Только на войне побывать не довелось: доверия не оказали «врагу народа». Николай Михайлович Якушев родился в Москве. В начале 20-х отец, заводской слесарь, от центра на Кубань поехал уполномоченным реквизировать хлеб у станичников. Сын вырастал там, закончил школу рабочей молодежи, поработал токарем, стал завотделом в райкоме комсомола. В 1933-м родитель перевелся в город Воронеж, чтобы сын поступил в облюбованный институт. Посеянное отцами насилие вскоре бумерангом ударило по ним и их детям: Николая Якушева на третьем курсе педвуза арестовали. После 15 лет северных каторжных лагерей вышел на свободу, очутился с женой в Рыбинске. Выпустил в Ярославском краю свои книжки, получил документ о реабилитации, был принят в Союз писателей (1963 г.), закончил в Москве Высшие литературные курсы. Вскоре за «распространение» запрещенного солженицынского письма получил проработку в КГБ, отхватил строгий выговор от союза писателей, лишился работы и заработка. Кончилось все для «виновника» инфарктом и общей гнетущей опалой. Из опубликованного теперь дневника поэта можно узнать, как его загоняли в угол дальше: рукопись махинаторски от плана издания отстранили, т. е. последней надежды лишили. Затем на полуночной остановке Николай Михайлович был однажды тяжко избит. Оказался в больнице, где вскоре умер. Похоронен в Рыбинске на Южном кладбище. Посмертная книга Николая Якушева «Жил-был я» (стихи, дневник) в 1994 году удостоена премии имени поэта Ивана Сурикова. Архангельск В этом городе белых ночей прохожу я по улицам старым, молодой, неуютный, ничей, деревянным скрипя тротуаром. До бесцельных скитаний охоч, я брожу здесь без цели, без смысла. Слюдяная непрочная ночь надо мною прозрачно нависла. Без тоски, без вещей, налегке, независимо – руки за спину – выхожу к беспокойной реке, встречный ветер плечом отодвинув. Скрыли гибкое тело Двины злые оползни сизых туманов. И вплывает в пейзаж тишины полуночное солнце обманом. Вот сурово глядит на меня из-под патины бурой металла, медный всадник, сошедший с коня, опираясь на якорь устало... Над округой возник в полный рост, нарушая величье покоя, как от берега к берегу мост, паровозный гудок за рекою. Ночь пройдет! Завтра буду другим. Посмотрю из вагона в оконце: скрылся город, где был я любим, где увидел бессонницу солнца. * * * Шмели, приникшие к репьям, гроза шальная – в три раската. И ты опять как будто пьян, Как было в юности когда-то. Хмельные запахи цветов несет черемуховый холод. С улыбкой думаешь о том, что был и ты когда-то молод. Гроза рванет из-за угла. Дрожит под ветром мокрый вереск... И то, что молодость ушла, ты понимаешь. Но не веришь. * * * Облака над Кубанью, за рекою – ажина. Сколько парубков-парней здесь война уложила! Парни тверже металла, – полегло их немало. Их дыхание стало теплым ветром с лимана. Чибис тонко проплачет, пролетающий мимо. На крови их горячей зацветает ажина... Рубрику ведет поэт Василий ПОНОМАРЕНКО.
