- Несколько лет назад, Лев Александрович, случился конфуз с газетой "Известия": напечатали театральную карту России, а Ярославль на ней отметить забыли. Что, чей-то ляп был?
- По-вашему, уважаемая газета просто упустила из виду, что Ярославль имеет некоторое отношение к Федору Волкову и основанию национального театра?
- Как вы сами-то объясняете тот конфуз?
- Мне объяснили в Волковском театре: мол, на карту нанесены те города, где критикам и составителям карты так или иначе заплатили.
- Мы что с вами, такие нехорошие?
- Мы всякие, ибо вольные до умопомрачения.
- А как с этим - заплатили, не заплатили - обстоят дела у вас лично? Предположим, вам заказывают статью о театре и, обговорив некие условия, предлагают деньги.
- Я "условия" пропускаю мимо ушей и, будучи профессионалом, делаю упор на свои. Главное из них - спектакль должен меня заинтересовать.
- А если денег не предлагают?
- Я все равно смотрю. Наутро пишу. Если напечатают, получаю в свой час гонорар и отдаю деньги жене. Дело житейское.
- Если уж вы столь гостеприимно приоткрыли нашим читателям дверь в свою кухню, то позвольте спросить: что значит - "спектакль вас заинтересовал" или же, наоборот, нет? Какого рода этот интерес?
- Интерес включается, когда есть моя эмоция. Я в зале способен смеяться и плакать, хотя это может и не отражаться у меня на лице. Я вообще человек, легко подверженный чувствам.
- А если оказывается, что спектакль - явная халтура?
- На откровенную халтуру меня обычно не приглашают.
- И все же - а вдруг?
- Если спектакль не понравился, но меня заинтересовал, я все равно пишу.
- Были случаи, когда вы посмотрели и - не написали?
- За последние годы как-то не припомню такого. Хотя был один случай. Посмотрел сатиру на Владимира Ильича Ленина в театре уважаемого мной Арцибашева и не написал.
- Почему?
- Во-первых, сатира была, на мой вкус, топорная, да простит мне муза театра. Во-вторых, и это еще важнее, о Ленине я не писал никогда прежде, не пишу и теперь. Просто это герой не моего романа.
- Вернемся к тому случаю, когда спектакль, условно говоря, никудышный, но вас заинтересовал. Театру, надо полагать, в таком случае от критика Аннинского влетит по первое число?
- Ну уж совсем нет. Я в таком случае никогда не выскажусь напрямую. В моем лексиконе слова "ругать" нет. Обычно я пишу эссе. Пример: мы с вами в один вечер посмотрели на ярославском фестивале спектакль туляков по пьесе Брехта "Кавказский меловой круг", а на другой день вы слышали мое выступление на семинаре. Там ведь, если помните, самое жесткое, что я сказал об этом веселом народном действе: "меня немного смущает". Да, меня немного смутили маячившие в глубине сцены на пиках отрубленные головы. Только они и напоминали о брехтовском, чуждом иллюзиям, взгляде на войну и все с ней связанное, как и о том, что "Кавказский меловой круг" в московской, берлинской, тбилисской постановках четвертьвековой давности был чем-то вроде символа освобождения мысли от теплых пелен соцреализма.
- Еще в тот день вы остроумно говорили о "грузинском антураже" в спектакле тульского театра...
- Да, этот антураж подан с такой влюбленностью в него, что прямо-таки врачует душу на фоне злободневных споров из-за Панкиси и срыва футбольной встречи России и Грузии.
- О своих впечатлениях от увиденного на фестивале что-то скажете?
- Кроме Брехта, я посмотрел трагикомедию Пиранделло "Колпак с бубенчиками" Александринки, "Театральный романс" по Алексею Николаевичу Толстому у воронежцев и драму "Свет далекого счастья" у чувашей. Первые два - о разорванности бытия и сознания, о дьявольской веселости беспечного мира и людей, живущих в нем на краю беды. Оба спектакля - для изощренной публики. Такая есть в Ярославле. В постановке худрука чувашского театра, лауреата Волковской премии Валерия Яковлева много фольклора - древних обрядовых танцев, ритуальных игр. Есть и сквозная метафора - огромное колесо. Его катают по сцене то главный герой драмы Миккуль, то какие-то женщины-духи, предвестницы судьбы. Иносказания явно читаются как образ возвращения жизни на круги своя: к ее земным корням, в ее космическое лоно. Правда, в самом замысле пьесы начинающего драматурга Арсения Тарасова усматриваю некий мифологический наив. Но оказалось тем не менее, что это близко и театру, и зрителям, и что было замечено не только мной - ведущим семинара рецензентов.
- Можно о нем несколько слов?
- При том, что кое-кто считает меня в театре завсегдатаем, я себя театральным критиком не считаю. Недаром моя газетная рубрика в "Верстах" и "Культуре" называется "Заметки нетеатрала". На семинаре невольно слушал участников дискуссий чуть со стороны. Не мог не отметить для себя, что по глубине и независимости суждений ярославские специалисты Ваняшова, Шалимова, Азеева отнюдь не уступали москвичам Старосельской или Иняхину. В общем, мои волковские впечатления еще больше укрепили меня в мысли, что столица - ничто без провинции.
- Это как?
- Подумайте, откуда бы Москве взять своих москвичей, если бы не провинциалы, ее, Москву, завоевавшие? А провинции без Москвы тоже не будет. Ибо некуда было бы провинции посылать своих сынов на завоевания столичных твердынь...
Вел беседу Юлиан НАДЕЖДИН.
На снимке: сцена из спектакля "Колпак с бубенчиками". В роли писаря Чампи - народный артист России Николай Мартон.
Фото Сергея МЕТЕЛИЦЫ.
Юлиан НАДЕЖДИН. 
Сергей МЕТЕЛИЦА.