Тогда считать мы стали раны. И каждый год этот день приходил как день торжества и день плача по погибшим. Я не ходил на ленинградские улицы встречать колонны возвращавшихся с фронта чужих отцов: мой отец, наскоро обученный пулеметчик, уже лежал в безымянной могиле под Колпином. Не ходил я и провожать взглядом угрюмые колонны пленных немцев, устало шагавших по Невскому проспекту: я не чувствовал к ним ненависти, как не чувствую и сейчас. В конце концов, их ведь тоже гнали на фронт вожди, вдохновленные злобными химерами людоедской идеологии.
Но сегодня хочется поговорить о совсем других людях. Телевидение показало нам потрясающий фильм, созданный Бибиси, в котором едва ли не впервые мы смогли взглянуть прямо в глаза непосредственным убийцам, расстрельных дел мастерам армии третьего рейха. Не тем, кто отдавал приказы, а тем, кто их исполнял. И кстати, сплошь и рядом это были вовсе не немцы. Все ли знают, что в овраги Бабьего Яра под Киевом гнали на расстрел людей украинцы, что в Литве методично разбивали ломами головы мирных граждан как раз литовцы? И уже стало общим местом то, что в большинстве среди уничтоженных были женщины и дети, в том числе младенцы.
Ровно сорок пять лет тому назад Наум Коржавин написал свое самое пронзительное стихотворение «Дети в Освенциме», которое начиналось так:
Мужчины мучили детей.
Умно. Намеренно. Умело.
Творили будничное дело,
Трудились – мучили детей.
И вот эти мужчины перед нами на экране. Вот спокойный благообразный старик литовец, на счету у которого многие сотни убитых им людей. Нам показали фотографию его военной молодости: чистое, ясное юношеское лицо. Вот таким он стоял перед выстроившимися перед ним дрожащими от страха людьми и методично нажимал на спусковой крючок пистолета. «Видите ли, это, как игра, – спокойно объясняет он телеоператору, – вы спускаете крючок, бах! – и человека уже нет».
«И вы не чувствуете никакой вины? Вас не мучают угрызения совести?» – спрашивают его. Старик на мгновение задумывается. «Вам этого не понять, – говорит он наконец. – Поэтому я не буду отвечать на этот вопрос. Не буду. Отказываюсь».
Нет, призраки убитых им людей его явно не беспокоят. И двадцать лет, проведенных им в лагерях, похоже, не произвели на него особого впечатления. Ну, стрелял. Ну, отсидел. Вамто какое дело?
Да и то сказать: ему ведь приказали, вот он и стрелял. И воспринимал это как своего рода спорт: трахбах, человек падает – и все.
Жаль, не показали его семью. Наверно, у него есть дети и внуки, он их любит, а они, небось, души не чают в старом добродушном дедушке. Что с них возьмешь, они ведь не слышали, как те, другие дети заходились в крике, призывая на помощь маму, как мамы прикрывали их своими телами и падали вместе с ними в ров на еще шевелящиеся тела.
В связи с этим фильмом вспоминается рассказ очевидцев о том, как в одном концлагере молодой нацист наблюдал за бесконечной очередью обнаженных женщин, которых гнали на казнь. Его задачей было следить, чтобы все происходило организованно, быстро, без накладок. Одна из этих женщин своей необыкновенной красотой заинтересовала даже этого всякое видавшего парня. Он выдернул ее из очереди, а она выхватила у него из кобуры пистолет и всадила ему всю обойму в живот. Разумеется, ее тотчас же уничтожили, но дело даже не в ней. Рассказывая эту историю студентам, я всякий раз спрашиваю: угадайте, что кричал этот немец, катаясь по земле от невыносимой боли? Еще никто ни разу не угадал. Потому что этот старательный исполнитель приказов ошеломленно вопрошал: «Боже, за что ты меня так жестоко наказал?!»
Говорят, один из двух летчиков, сбросивших атомную бомбу на японские города, позже сошел с ума. А другой всю жизнь гордился содеянным и утверждал, что если бы ему приказали это повторить, он бы, не колеблясь, выполнил приказ. Что ж, «каждому свое», как было написано на воротах немецких концлагерей. На месте одного такого лагеря, показали нам в фильме, большое ровное поле, засеянное травкой. «Трудно поверить, но там, под травой – около восьмисот тысяч уничтоженных людей», – говорит нам, стоя перед телекамерой, один из немногих уцелевших узников.
Сейчас, когда телевидение охотно демонстрирует бесконечный мордобой, когда клюквенный сок заливает экран, настоящий ужас уже не кажется чемто из ряда вон. И взаправдашная гибель человека уже давно воспринимается нами как очередной кинотрюк: кажется, что это просто актер, вот он сейчас встанет и пойдет в буфет при студии пить пиво. И кадры военной кинохроники, поля, усеянные мертвыми телами, выглядят лишь сценической площадкой с умело разложенными на ней статистами.
Ребенком в блокадном Ленинграде я видел трупов, наверно, не меньше, чем солдаты на передовой. Вот как бы привить этим, нынешним, понимание ценности человеческой жизни? К сожалению, наше телевидение, похоже, занимается прямо противоположным делом. Телегероя грохают по голове дубиной, а он вскакивает как ни в чем не бывало и бежит дальше. А насмотревшийся кино подлинный подросток искренне удивляется: я ему всего один раз дал по голове молотком, а он упал и умер. Надо же!
Все больше и больше теряет ценность человеческая жизнь. Нет человека – нет проблемы, как говаривал кумир наших коммунистов, великий вождь всех времен и народов. Похоже, что этот лозунг взяли на вооружение современные политики и бизнесмены. А в самом деле, если разобраться: убил – и этим закрыл тему, можно жить спокойно.
Нетнет, я совсем не хочу сказать, что жестокостью славятся только наши времена. Просто хочется верить, что каждое следующее столетие человечеству положено становиться немного более цивилизованным. Но нет, не получается.
На днях нам рассказали о жуткой находке на ярославской Стрелке: найдена братская могила времен монгольского нашествия. Десятки скелетов женщин, стариков, детей со следами насильственной смерти. Мужчин совсем мало. Что произошло столько веков назад, никто уже не скажет. Убиты захватчиками, в то время как мужчины сражались гдето еще? Погибли от рук своих же единоверцев из соседнего княжества? Бог весть. Важно, что человеческая жестокость сопровождает всю нашу историю, и нет ей конца. Покопаем еще, и сколько таких могил нам откроется? В том числе и из времен, не столь отдаленных – например, украинского голодомора тридцатых годов или застенков НКВД.
А в День Победы будем помнить: из тридцати миллионов погибших в Отечественной войне россиян большую часть составили мирные граждане, женщины и дети. Светлая им память.
Стихотворение Коржавина кончается:
Я жив. Дышу. Люблю людей.
Но жизнь бывает мне постыла,
Как только вспомню: это – было.
Мужчины мучили детей.
Владимир ЖЕЛЬВИС, профессор ЯГПУ