Старшее поколение театралов всё ещё ждёт идиллических картин и жадно ностальгирует по прежним временам, когда чеховские сёстры были все в белых платьях и парили Чайками. Теперь на них пепельно-чёрные, траурные одеяния, и это не случайно. Театр – великий диагност реальной действительности, точнейший сейсмограф сегодняшних и будущих дней. На фестивале не было спектаклей – сладостных легенд, сказочных утопий. Не было и пресловутой «чернухи». Шумным Балом – «Маскарадом» жизни как игры открылся фестиваль, и Балом «Жизни Человека», с падающим занавесом, означающим конец бытия, закрылся. Фестиваль дал срез нашего общественного бытия, обнажил чув-ство трагедийности жизни, её сломов – прошедших и грядущих.
«GAGARIN – TRAVEL»
– Это вам, – сказали администраторы, протягивая то ли конверт, то ли пакет с надписью «Gagarin – Travel». Мы сидели на сцене, среди покорителей и завоевателей Космоса, сотня счастливых зрителей, получивших билеты на право космического путешествия. Пассажиры космического корабля, мы смотрели в открытый космос жизни, кто-то крикнул «Поехали!», наши кресла задвигались, поплыли… Полёт начался. Сцена стала кораблём. Начался спектакль «Человек крылатый». Мы плыли по огромному радиусу нашей Галактики, и над головами сияло бездонное звёздное небо. Вращалась Сцена Жизни, перед нами простирались исторические времена и исчезали в дымке… По сцене на деревянной лошадке ехал-трясся, бормоча юродивые стихи, «царь маленький» – четвертый Волхв «родом из России» из древнего апокрифа. И от него протягивалась нить к Юрию Гагарину… Олег Жуковский – актёр, режиссёр, писатель, поэт, абсурдист написал пьесу, состоящую из воображаемых диалогов Гагарина и Титова, ведущихся в метафизическом пространстве. В то время, как на Земле свершаются события мирового масштаба, проносятся войны и революции, Человек Крылатый упорно пробивается к вершинам Мирового Разума. Режиссёр Аттила Виднянский сопрягает мифы народов мира, историю России и мировую историю. От мифа о Дедале и Икаре через архаику спектакль движется к современности. К личностному «Я» Циолковского и Королёва, Титова и Гагарина, кон-структоров Королёва и Глушко, космонавта Нелюбова. «Человек крылатый» – спектакль о Хаосе, порождающем Космос. Виднян-ский понимает Хаос не как отсутствие порядка, но как русский образ жизни с его отказом от рационализма. В спектакле возникла галерея русских первопроходцев, энтузиастов, кузнецов, молотобойцев, инженеров, строящих новое в 20-х и в 60-х. И Крылатые люди подают нам голоса из своих дальних пределов, напряжённо всматриваясь в будущее.
ОТ ВСЕЛЕННОЙ К КОСМОСУ ДУШИ
Вариативность бытия объединила «Парикмахершу» Сергея Медведева (режиссёр Виктор Рыжаков) и «Танец «Дели» Сергея Афанасьева по пьесе Ивана Вырыпаева – Новосибирский ГДТ. Героиня «Парикмахерши» через переписку влюбляется в уголовника, который пишет ей нежные прекрасные письма. Спектакль вырастает из монолога парикмахерши, это её галлюцинации или сновидения, её мечты и её обманы, утопии и поражения. Актриса из Дебрецена Нелли Сюч обладает вполне рядовой внешностью, но столь обезоруживающей открытостью, искренностью, душевной распахнутостью, что покоряет с первой минуты. Прожившая не одну, а десять жизней своей героини, с предельной степенью самоотдачи она, пройдя в снах (или наяву) через смерть, всё же верует в человека, какой бы парадоксальной и утопичной ни казалась эта наивная вера в чудо. Если говорить об условном и психологическом театре, то из гостей фестиваля «Парикмахерша» взяла первенство по уровню погружения в глубины психологии. Сентиментальная история была поднята до уровня философии Достоевского.
Несколько венских стульев и круглый подиум в центре – вот и вся декорация спектакля «Танец «Дели». Вариативностью сюжетов он похож на «Парикмахершу». С одной только разницей – в «Парикмахерше» есть живая душа, живая боль и судьба. В «Танце «Дели» изначально отсутствует боль живого человека, искренний человеческий голос. И доминируют бесчувствие и отрешённость. Авторы исследуют тайну бесчувствия современного человека. Героиня спектакля Катя когда-то попала на рынок в Дели, где на скотобойне почти заживо свежевали туши животных, обдирая шкуры, обнажая пульсирующие мышцы. Это, конечно, фантазии Вырыпаева. Рынок души, с которой заживо сдирают кожу, – метафора драматурга. Больничный коридор и скотобойня – образы больной человеческой души, с которой почти содрали кожу, и она не способна ничего ощущать от боли. По Вырыпаеву боль переходит в танец. В спектакле происходит некое движение в сторону человечности. Всего лишь первые ростки, всего лишь пробуждение – как надежда...
«Крейцерову сонату» Толстого театры играют то как жгучую публицистику, как жёсткий криминальный сюжет об убийстве из ревности или как морализирующий текст. Корейские актёры создали в своём спектакле удивительный музыкально-пластический образ бытийного счастья, предназначенного человеку. Эта неизбывность счастья и становится доминантой спектакля, побеждая все иные душевные порывы. Вот Позднышев держит в руках весло и гребёт, а Лиза покачивается на волнах, и глаза её мокры от нахлынувшего и безудержного ликования юности. Романс «Не уходи, побудь со мною…» актёры поют столь искренне и душевно, постигая суть русской души, что отрывистые и взрывчатые звуки корейского языка превращаются в мелодичность и лиризм русского. Проза завидует поэзии жизни, музыке – вот сюжет «Крейцеровой сонаты».
В «Трёх сёстрах» Сергея Пускепалиса перед третьим актом сценой пожара опускается железный противопожарный занавес. В спектакле воссоздан образ эпохи, жертвенно заложенной Временем, трагическим потрясениям, которые ждут Россию. Живёт предчувствие того, что без этой великой жертвы – солдат и полка, уходящего по мосту в неизвестность и гибель, в огонь войн и революций, мир погибнет в бездне. Чехов предугадал жертвенную сущность эпохи, жизней своих героев, как и собственной жизни.
В спектакле Евгения Каменьковича «После занавеса», который играют актёры Театра Петра Фоменко, сопряжены водевиль «Медведь» и пьеса ирландца Брайана Фрилла. «Медведь» решён нарочито пародийно, в стиле абсурдного постмодерна. Отношения персонажей перевёрнуты. Робкий помещик, похожий на зощенковского бухгалтера с портфелем, и бесчувственная кукла-вдовушка. И никакой любви. Огромная грубо изваянная статуя Командора – покойного мужа. После этого лже-зрелища падает противопожарный занавес. Он пытается отсечь деградировавшее искусство. Но занавес говорит и о последствиях разрушения искусства и человека. Встреча двух бомжеватых – Сонечки Серебряковой (Полины Кутеповой) и Андрея Прозорова (Никиты Зверева). Окна вокзала – мхатовские силуэты. И на какое-то мгновение возникнет музыка и осенний пейзаж мхатовских «Трёх сестёр» 1940 года, исполненный легендарным мхатовским сценографом Владимиром Дмитриевым. «После занавеса» – история не о том, что случилось с чеховскими героями после революции 1917 года, а о том, что случилось и случится в будущем, поскольку деградация и бесчувствие человека имеют склонность к развитию, а не к убыванию.
Артопера «Жизнь Человека» по Л. Андрееву в постановке Бориса Мильграма (Пермь) выявляет тенденции современной режиссуры, которые прозвучали в ряде спектаклей фестиваля. «Жизнь Человека» дана собственно без Человека, без Героя. Герой размыт и уничтожен Хором. «В настоящей трагедии гибнет не герой, – заметил Иосиф Бродский, – гибнет Хор». Хор-Толпа-охлократия напористых, наглых, циничных людей – доминанта спектакля. Мильграм представил через сюжет Андреева символический Вертеп современной жизни на разных её уровнях – с доминантой преисподней, адского Хора, поглощающего все и вся. Спектакль сочетает оперу и драму, цирк и пантомиму, кукольное искусство и паркур. И всё-таки он рационален и умозрителен.
В целом спектакли Волковского фестиваля развернули тревожное драматическое и трагедийное пространство жизни с мотивами отрешённости человека от общего течения жизни. Лучшие спектакли фестиваля убеждают по-чеховски: «Надо жить…», они дают лучики надежды на воскрешение души, на возрождение истинно человеческих начал.
Маргарита ВАНЯШОВА