Боится ли Чурикова возраста и связанных с ним изменений? Конечно. Тем более что ушедшее время то и дело мешало ей, с её-то гипертрофированной требовательностью к себе, к художественной правде, к соответствию себя, мира и искусства, играть роли, о которых мечтала, к которым готовилась, но которые ушли от неё вместе с этим самым временем. Жёстко отсекала неосуществимые планы, лёгким своим голосом, летящим, без нажима в интонациях и без надрыва в модуляциях замечая: «Пока ждала роль Жанны д’Арк, оказалось, что уже пора играть её маму». И стала играть «мам»: горьковскую Ниловну в фильме Панфилова, Лизавету Прокофьевну в телевизионной версии «Идиота», интеллигентных женщин преклонного возраста в «Московской саге» и «В круге первом».
Чурикова вполне могла остаться актрисой одной роли, пусть и при некотором количестве других, не вызвавших интереса публики, не ставших её собственными достижениями; так произошло с не вписавшейся во время и пространство кинематографа Е. Савиновой – смешной и безумно искренней певицей из фильма «Приходите завтра». Могла с её далеко не самой удобной и простой для нанесения грима внешностью, с её густой смесью нежной женственности, ироничности и бурного драматизма в «запасниках» актёрской души не найти желающих занимать её в фильмах и спектаклях (и хорошо, если бы нашлась иная сфера реализации, как у руководителя театра «Современник» Г. Волчек); а могла замереть на очаровательной гротесковой, но годами не меняющейся точке отсчета – её откровенной странности (как это стало с блестящей, но далеко не достигшей своего апогея Л. Ахеджаковой).
Не осталась. Не замерла. И если кто-то думает, что ей повезло выйти замуж за выдающегося режиссёра, который снял её в нескольких крупных ролях («В огне брода нет», «Начало», «Прошу слова», «Васса», «Тема», ещё несколько лент – это все их совместные с Панфиловым работы), то ошибается. Её не побоялся пригласить в свой, тогда ещё только набиравший обороты творчества и популярности «Ленком» Марк Захаров. Её стали снимать другие режиссёры, и не только мэтры вроде Петра Тодоровского (бестрепетная, вроде не дура, вроде не хамка, но чудовищно нелюбимая, хотя, возможно, любви и достойная женщина в «Военно-полевом романе». Словно «выстроила» вокруг себя таких непростых и самодостаточных актёров, как Н. Андрейченко и Н. Бурляев). К ней, в кино ли (Е. Лебедев, Н. Губенко, М. Ульянов), в театре ли (Е. Леонов, О. Янковский, Н. Караченцов), оказался применим неписаный закон коллективного творчества: скажи мне, кто твои партнёры, и я скажу, на что ты способен.
Хрупкая женщина с тихим голосом. Стильной грацией и кажущейся лёгкостью адаптации к любой – бытовой ли, условной ли – ситуации она напоминает великую балерину Плисецкую. Не танцем, а тем, как носит огромные шляпы с перьями, шарфы или кринолины, как фиксирует моменты сценического, да и кинематографического бытия, не прилагая видимых усилий к тому, чтобы привлечь внимание публики. Как она швыряла по сцене крепкого и атлетичного Караченцова – Тиля в одном из первых ленкомовских взрывных и успешных спектаклей – в «Тиле». Как она загоняла под свою юбку-абажур рослого и деревянно-бестолкового Ракова – Глумова в «Мудреце». С каким опасным стуком она роняла на сцену затылок Янковского, оседлав которого, объясняла ему смысл его творчества и её любви к нему в «Чайке». С какой паучьей цепкостью она на расстоянии цепляла голосом и жестом Абдулова в «Варваре и еретике».
При всей таинственности личного мира, который актриса не скрывает намеренно, но в который как-то очень вежливо и мягко, с традиционной, почти по-американски широкой улыбкой не пускает, у меня накопилось несколько её реплик, которые создают своего рода канву творческого credo этой женщины.
«Надо мечтать и думать всё время об одном. И тогда получится» – это одна из реплик 1981 года. Кажущуюся банальность актриса поясняла любимым своим на тот момент примером – Жанной д’Арк, которая для неё не только персонаж фильма «Начало», где фабричная девчонка Паша Строганова сыграла роль героической француженки, и не только неосуществлённая мечта о роли в другом фильме, к которому актриса готовилась несколько лет, ничего иного не играя всё это время. Жанна для неё понятная, близкая девушка, факт её, Чуриковой, биографии. И она отсылала к опыту реальной Жанны: «У неё – получилось. Она знала, чего хочет, и просто шла к своей цели».
«Я ощущала её возраст, а отсюда как-то само возникло его внешнее выражение». Вот так – просто ощущала, просто возникло. Это – когда она в фильме «Валентина» по пьесе А. Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» сыграла свою первую «возрастную» роль поселковой буфетчицы. Уже тогда стало видно, что для такой актрисы не существует проблем профессиональной технологии. Это почти легкомысленное «само возникло» – плод её долгого ожидания и неспешных раздумий, внимательного разглядывания и умения услышать слово, его звук, его настроение и его вкус. Что ж, тогда и вправду «само». У такой-то актрисы, которая умеет терпеть, ждать, воспринимать других и не навязывать себя.
Она сообщила тогда, что в женщине ценит «естественность и доброту в глазах». Нежная, как принято считать, Офелия была у неё лишена такой доброты, поскольку режиссёр хотел увидеть в ней властолюбивую дочь царедворца, которая любила не какого-то Гамлета из захолустного Эльсинора, но принца, брак с которым мог сделать её королевой. Она мечтала о потерявшей доброту в глазах ибсеновской Гедде Габлер (ещё одна не сыгранная вовремя и потому вообще пропавшая роль) и играла трёх добрых, несмотря на грубость одной, тяжеловесность другой и гордость третьей, женщин в «Тиле». Она была полна естественности, когда стала с мощной страстью читать с эстрады гармонично-спокойные на первый взгляд стихи А. Ахматовой.
Естественность и доброта в глазах, несмотря на непонимание, страдание и даже истеричность, были свойствами одной из её самых совершенных, но публике почему-то мало известных ролей. Сарра в чеховском «Иванове», роль болезненно-неприятная для многих актрис, несущая в себе оттенок неловкости и раздражения, была во время репетиций и для Чуриковой источником кошмарных сновидений. А потом на одном из спектаклей она вдруг сымпровизировала – схватила валявшуюся за кулисами маску и (её героиня решила повеселить вечно куксившегося мужа) выскочила, приложив муляж к лицу, чем вызвала едва ли не истерическую реакцию Е. Леонова: умирающая жена выпрыгивает к мужу в запредельно-ненормальном виде. Выскочила, выпорхнула, только не просто вышла или появилась.
Чурикова о своей жизни в театре и кино могла бы сказать словами её любимой Ахматовой: «По мне, в стихах всё быть должно некстати». Важно в этом случае не «некстати», то ли тоскливое, то ли восторженное (хотя нелепости в её героинях хоть отбавляй); важно – что «в стихах», то бишь в искусстве. Творчество для неё не стало способом отгородиться от жизни, не заменило жизнь игрой и не превратилось в источник тщеславного самолюбования. При всей вполне искренней скромности она, несомненно, знает себе цену. В свои 65 она не молодится, но и не чурается моды, в которой с годами стала выбирать для себя не строгость, как прежде, а продуманную, изысканную экстравагантность. И, похоже, она боится не столько времени, вместе с которым движется, не нарушая внутренней гармонии, сколько людей, которые за этим временем пытаются угнаться, теряя в этой погоне самих себя. Да и боится ли? Скорее вежливо избегает. Не говорит им дурного, но и в любви не признаётся. Ведёт себя честно и интеллигентно.
Большая, уникальная русская актриса живёт, играет в театре и в кино, отделяя в мире добро от зла, правду от лжи. В этой связи ещё одна давняя, но не устаревшая реплика: «В искусстве потрясти можно только правдой. Уровнем правды».
Татьяна ЗЛОТНИКОВА