Выход в свет двухтомника, над которым автор «Сказки сказок», «Ёжика в тумане» и «Шинели» работал в общей сложности полтора десятилетия, и задал тему мастер-классу. Студентам, коллегам мастера из разных городов, конечно, нашлось, о чём его спросить. Наш корреспондент добавил к их вопросам свои, и вот что у него получилось.
– Только что перед вами, Юрий Борисович, выступал народный артист России Александр Леньков. Он назвал свой выход «разминкой» перед вашим мастер-классом...
– Но это он из скромности так сказал. Я, как и вы, был у Ленькова слушателем и продолжу его мысль о том, что слово как таковое ничего не значит, пока его не «сыграют», сделав невидимое зримым. Первая глава моей книги называется «Феномен изображения». Там есть эпиграф из Мандельштама: «Быть может, прежде губ ещё родился шёпот». В этом, убеждён, и состоит призвание всех пластических искусств, в том числе и анимации: изображение должно начинаться там, где кончается слово. Как у Пушкина в рисунках на полях черновиков.
– Когда-то вы с Андреем Хржановским сняли об этом фильм «Осень» – в нём пушкинские рисунки оживают. В одном из кадров на рукопись слетал настоящий осенний лист. Про «Осень» в вашей книге «Снег на траве» что-то найдём?
– Найдёте в главе, которая так и называется: «Невесть откуда прилетевший лист».
– А откуда у вас «слетел» на траву снег?
– Оттуда же, что и наш жёлтый лист – из жизни, из детства. Снег на траве когда бывает? В начале октября. Трава после ожога как-то острее начинает пахнуть, ещё свежее, чем в мае. Предполагаю, от того, что вопреки казалось бы здравому смыслу сошлись две разные стихии, которые не должны были встретиться.
– Когда-то поэт Михаил Светлов учил своих студентов в Литинституте: по хорошему лирическому стихотворению, говорил он, всегда можно поставить мультфильм. Вы, Юрий Борисович, согласны с этим?
– Вполне. Но только в том случае, если изображение передаёт что-то незримое. Как умел это русский живописец Михаил Федотов. О его искусстве я тоже в книге размышляю. Он, как и его полузабытый старший современник Леонид Соломаткин, был способен передать то, чего никто не видел. Персонажам их картин трудно дышится. Воздух в той крепостной России у них не просто разреженный, он «загазованный». О том, что изображение в пластических искусствах начинается там, где кончается слово, написано много умного. Хотелось подумать, как всё происходит у меня самого. Может быть, тут одна из причин, по какой, будучи человеком ленивым, я и взялся за книгу. И, конечно, пора бы уже разобраться с самим собой. Книга прежде всего нужна мне и писал я её для себя. Она о моих «тайных ходах» от жизни к образу, о том, что искусство интересно тем, в чём оно жизни не подражает, несхожестью с ней.
– Для широкой публики можно пояснить это на примере?
– Ну допустим, лев добрый и лев злой в природе и в зоопарке внешне выглядят одинаково. А в хорошем анимационном фильме или в театре марионеток Резо Габриадзе сразу видно, кто есть кто.
– Как обстоят дела с этим важным свойством у современной отечественной анимации?
– Не буду называть имена. Мне она не нравится своим самодовольством: потому что, дескать, всё умеют; тем, что у авторов нет стремления «уйти в подкорку».
– Критика, надеемся, не относится к вашему другу и ученику, лауреату «Оскара» и многих других премий Александру Петрову?
– Не относится. Он – отдельная держава. Его искусство – высшее мастерство. Сашу хорошо учили во ВГИКе. В те времена живопись и рисунок вели Пименов, Богородский, Шпинель. Иосиф Аронович Шпинель работал с Эйзенштейном, был художником-постановщиком картин «Александр Невский» и «Иван Грозный». У Петрова выучка и он свободная личность. Его степень свободы ни от кого и ни от чего не зависит. Ни от государства, ни тем более от площадного рынка, ставшего теперь «главным продюсером» в массовом искусстве. Я когда-то Петрову говорил: вот увидишь, настанет время, и к вам в студию будут, как на экскурсию, приезжать иностранцы». Так ведь и вышло.
– Как вы к компьютеру относитесь?
– Предпочитаю уважать его на расстоянии. Не владею им, могу разве что правильно отключить монитор, не вынимая штепселя из розетки. Компьютер до того всё умеет, что мне иногда становится дурно. Для молодых опасен он тем, что может внушать ложное чувство творца, когда нет внезапности, не требуется свежего взгляда. Компьютер изображает быстро, а я убеждён, что искусство в эпоху высоких скоростей должно быть медленным, как у Петрова живопись без кисти подушечками пальцев. Потому что оно задаётся вопросами, на которые нет простых ответов.
– Интересно, сколько времени у вас ушло на книгу?
– В ней 1750 иллюстраций – ни больше ни меньше. Материал я начал собирать без отрыва от производства в начале 90-х годов. Последний год кино совсем не снимал, только книгой и занимался. Помогали друзья-коллеги, музейные хранители, от Лувра до Пермской художественной галереи. Перечень тех, кого я благодарю за помощь, занимает в книге целую страницу.
– А какой добрый дядя помогал вам в роли инвестора?
– Представьте, нашёлся он в нашем Отечестве, и этот «дядя» – Сбербанк России. Мы в студии в шутку называем его «нашим министерством культуры». Нам дали на книгу 100 тысяч долларов. Правда, сразу предупредили, что книга будет очень дорогая.
– Как вы вообще к деньгам относитесь?
– Больших денег боюсь, как у Гоголя Акакий Акакиевич. Так было и раньше, когда, чтобы выжить, заплатить за аренду студии, месяцами приходилось заниматься рекламой. И сейчас боюсь, когда на заработки езжу в Японию, преподаю там.
– Судя по тому, что на мастер-классе никто из деликатности не спросил, за сколько книгу можно купить, она и получилась, как и предвидел Сбербанк, очень дорогой. Утешает лишь то, что вы, судя по затратам души и времени, наверняка успели разобраться в себе и сказать всё, что хотели.
– Ах, если бы так. Деньги на издательские расходы мы потом добавляли из своих. Но всё равно не хватило, чтобы высказаться до конца. Всё же думаю, на то и главная книга жизни, чтобы писать её до тех пор, пока сил хватит.
Юлиан НАДЕЖДИН