Действо с чтением документов департамента полиции о розыске участников мятежа и материалов следственного дела, с инсценировкой поэмы о женах декабристов «Русские женщины», написанной Некрасовым в этих стенах, развертывалось в зеркальной гостиной Большого дома и у витрин новой выставки «Их имена забыться не должны». Рассматривали мы ее вместе с гостем из Москвы, прямым потомком декабриста Веденяпина, поэтом и переводчиком Дмитрием Веденяпиным.
Постояли у фотографии деревянного одноэтажного дома, где в поселке Киренск Иркут-ской губернии жил на поселении Валериан Голицын. Уроженец Ярославля, титулярный советник департамента внешней торговли, камер-юнкер двора его императорского величества в событиях 14 декабря участия не принимал. Но был арестован как член тайного Северного общества – за принадлежность к нему «с знанием цели оного».
Голицын был лишен всех чинов и привилегий и приговорен к пожизненной ссылке в Сибирь. В Киренске соседом и другом его был подпоручик Аполлон Веденяпин – предок гостя Карабихи.
Несмотря на разницу с Валерианом Голицыным в чинах, Аполлон Веденяпин, видимо, был человеком, близким ему по духу: таким же романтиком, готовым отдать жизнь за свободу Отечества. После того как в 1829 году прошение Голицына об отправке его в действующую армию удовлетворили и он отбыл на Кавказ рядовым в егерский полк, дружба Валериана и Аполлона продолжалась.
Заняться своей родословной вплотную Дмитрий Веденяпин собирается только теперь – по его признанию, под воздействием интереса к его предкам сотрудников некрасовского музея-заповедника.
Потому и выставку смотрел он с особенным вниманием. Самого интересного не пропустил: ни кусочка горной породы из Нерчинского рудника – с места действия поэмы Некрасова о Марии Волконской, ни номера журнала «Отечественные записки» с ее первой публикацией, ни текста «реестра» – собственноручно составленного императором Николаем I предписания коменданту Петропавловской крепости о содержании бунтовщиков.
На более подробное знакомство с этой малоизвестной реляцией столичный гость времени не пожалел. Присел к мемориальному столу с гусиным пером в чернильнице.
– По тексту видно, как на карательном поприще его величество входило во вкус, – заметил Дмитрий Юрьевич. – Про Голицына читаем: посадить на гауптвахту, «содержа строго, но хорошо». И если «присылаемого Муравьева» надлежало поместить под строжайший арест, но «дать однако бумагу», то повстанцу номер один и поэту Кондратию Рылееву назначили более изощренный режим. Посадили в Алексеевский равелин, не связывая рук. Без всякого сообщения с другими. Но бумагой снабдили. А дальше высочайшее требование было такое: «Что будет писать, ко мне собственноручно приносить и ежедневно».
Дмитрию Юрьевичу 46 лет. Родился в Москве, на Таганке. Детство его прошло в коммуналке с «чертовой дюжиной» семей. Одну из комнат занимала престарелая экономка бывших хозяев дома. Раз в неделю, выйдя в коридор, она считала своим долгом выразить личное отношение к жизни. Ее монологи разнообразием не отличались. Чаще всего, подняв сухонький кулачок, она грозила кому-то за окном: «У-у, коммуняки...» – и заканчивала смачным нецензурным словцом.
Дмитрий Веденяпин – воспитанник Института иностранных языков, по профессии переводчик с английского и французского. Немного жил на Британских островах и в США. Путешествовал с геологами по Сибири. Как и его прапрапрадед-декабрист, пишет стихи. Перевел пять романов современных авторов. По одной из публикаций в журнале «Иностранная литература» его и нашла автор новой экспозиции Наталья Сорокина, пригласив в Карабиху, где Дмитрий никогда не бывал.
Разговор о том, какой жизненный урок дает восстание декабристов для нынешних поколений, наш собеседник поддержал без всяких просьб. Если раньше знали мы про них только то, что люди 14 декабря были «страшно далеки от народа», но «разбудили Герцена», а теперь впадаем в другую крайность, считая восстание на Сенатской площади чуть ли не террористическим актом, то истина, по логике рассуждений гостя Карабихи, находится в «ином измерении».
По словам Дмитрия Веденяпина, урок нам надолго – их непоказной, «домашний» аристократизм, полузабытое теперь чувство чести и позволило им поставить на карту во имя свободы Отечества собственную судьбу, а затем остаться людьми в нечеловеческих условиях.
Всеволод ЛЕЖНЕВСКИЙ