– Ждали мы вас, свет Аркадий, ещё на широкую Масленицу, а вы подоспели аккурат на Крещение. Всё по белу свету скитаетесь?
– Скитаюсь, коли это кому-то нужно.
– А на прошлую-то Масленицу, помнится, хорошо распотешили ярославцев ваш давний друг и партнёр Сергей Старостин и другие затейники из содружества музыкантов «Этносфера».
– Знаю, слышал. Со Старостиным мы вместе играем лет двадцать. Он-то уж точно странствующий. Напомню вашим читателям, что именно Сергей ведёт телепрограмму «Странствия музыканта».
– У Старостина и «Этносферы» джазовые синкопы, образно говоря, запросто дружат с деревенскими ладушками.
– Да ведь и у меня тоже, образно говоря.
– Когда в «хрущёвскую оттепель» появилась композиция Товмосяна «Господин Великий Новгород», кто-то из критиков, к удивлению даже тёртых специалистов, подметил, что там слышится и русский знаменный напев времён Петра I, и американский блюз.
– Фольклор и джаз так легко сошлись просто потому, что они ближайшие родственники: джаз-то вышел из народа.
– Из домашней и уличной игры на радостях, когда после войны Севера с Югом армейским музыкантам в Штатах разрешили взять домой инструменты, так?
– Вы говорите о белом диксиленде. Кто-то те инструменты, чтобы не напоминали о войне, убирал с глаз долой, выбрасывал на свалку. Там их находили негры из бедных кварталов. Пытались самостоятельно издавать какие-то членораздельные звуки. Особенно им понравилось подражать пению. Ведь все чудеса, какие вытворяет на трубе тот же Армстронг, по сути и есть подобное звукоподражание.
– Вы не раз говорили, что ваш коронный «лесной рог» – валторна по душе вам особенно тем, что близок человеческому голосу. Можете это подтвердить?
– Возразить мне тут действительно нечего. Для меня музыка – это чувства, молитва, дух. Музыка просветляет, делает человека чище. Та энергия возвращается к тебе из зала. Подобный «теплообмен» произошёл и сегодня на концерте. Спасибо ярославцам.
– Вы приезжали сюда, помнится, последний раз ещё в советские времена, в конце 80-х, с ансамблем «Три О». Хорошо тогда почудили, поскоморошничали. «Три О» живо?
– Сергей Летов и мой тёзка Кириченко верны своему выбору. Я ушёл «на сторону», вместо меня играет Юра Парфёнов. Года эдак три назад вместе вспомнили молодость, ярославскую гастроль. Отметили концертом 20-летие «Три О». С тех пор в вашем городе не играл, но он у меня всё время на слуху. Знаком с «американским ярославцем» трубачом Сашей Сипягиным. Вчера с визитом вежливости заходил в Дом джаза. Встретил знакомых, пообщались по старой дружбе с тромбонистом Володей Воробьёвым, тоже давно его знаю.
– Кто придумал программу, которую вы только что сыграли, да так, что зал провожал вас стоя?
– Недавно маэстро Аннамамедов был на моём концерте в Саратове. Там мы познакомились. Он и предложил сыграть «что-нибудь» с его губернаторским оркестром. Тогда у меня ещё не было для этого готовой программы. Хотя, не скрою, аналогичные предложения поступали. К примеру, из Нижнего Новгорода. Там я перед Новым годом и сыграл впервые программу под условным названием «Диалоги с оркестром». Но можно сказать, что необычным для себя делом – аранжировками для симфонического оркестра полного состава – занялся я с лёгкой руки ярославского маэстро.
– Вас называют мультимузыкантом. Приставка «мульти» вроде как значит «много». В вашем случае «много» это сколько?
– Джаз, ритмическую музыку вообще-то можно играть хоть на расчёске. Когда я всерьёз ими занялся, меня прежде всего заинтересовали, какие в джазе есть редкие инструменты. Оказалось, звучат и волынка, и фагот, и туба. Скрипка не считалась джазовым инструментом, пока не появился такой немыслимый виртуоз, как Стефан Грапелли. Если я скажу, что и сладкозвучная арфа давно освоилась там, кто-то, наверное, долго смеяться будет. Но это ведь так, что блистательно подтверждает своей игрой арфистка № 1 в мировом джазе Дороти Ашби.
– Как чувствует себя в джазе ваша милая валторна?
– Было дело, залез в книжки, нашёл имена джазовых валторнистов, все они иностранцы. Был и у нас один такой чудак-человек Прокофьев, в Питере в ансамбле Аркадия Лисковича. Что-то пытались изобразить на «лесном роге» и «Поющие дельфины» с их незавидной репутацией псевдоджаза. Настоящих джазменов-валторнистов у нас просто не было.
– Просветим любителей музыки насчёт звёздных часов этого почтенного инструмента – если не ошибаюсь, появился он в русских оркестрах ещё во времена Глинки.
– Думаю, не ошибаетесь. Насколько хорошо сочетается валторна с певческим голосом, одним из первых оценил Франц Шуберт. Прославляли её и русские классики. Есть потрясающие соло для валторны в Пятой симфонии Чайковского, во Втором фортепьянном концерте Рахманинова. В ХХ веке ей отдавали должное и Бриттен, и Сергей Прокофьев.
– Пару лет назад знакомый вам губернаторский оркестр, впав в детство вместе с популярным телеведущим Артёмом Варгафтиком, исполнил музыкальную сказку Сергея Прокофьева «Петя и Волк». Так там этот самый Волк, едва возникнув, начал вести себя просто вызывающе – неистово дудел сразу в три валторны. Детишки в зале были в полном восторге.
– Очень к месту вспомнили, браво. Тем не менее в джазе первые валторнисты были чужими среди своих, не решались импровизировать. Пионером джазовой валторны стал, запишем его имя, Джулиус Уоткинс. В Отечестве нашем из оркестровой ямы поднял её на подмостки, сделав солисткой, аз грешный. Сразу скажу, что остаюсь закоренелым валторнистом и когда беру в руки Вагнер-тубу, названную в честь автора оперы «Летучий голландец», где она впервые показала, на что способна в достойной компании. Но дело не в моём особом отношении к немецкому классику. Просто-напросто вагнеровская туба из рода валторн. Беря в руки ещё более лиричный инструмент флюгельгорн, продолжаю оставаться однолюбом, пользуюсь мундштуком от валторны.
– Ваша ярославская премьера наверняка умножит число поклонников «лесного рога». Он у вас и самый изысканный лирик, и отъявленный насмешник, для него ничего невозможного нет. Доступны ему любые оттенки чувств, до библейских глубин негритянских молитв спиричуэлс. Мне даже показалось, что вашему инструменту знакома шаляпинская «интонация вздоха». Жаль, что в интервью не поговорить о том подробней. Тем более, что героем вечера на равных, пожалуй, с рогом лесным стал красавец-рог горный, альпийский. Вы с ним как друг друга нашли?
– Как? Да по голосу. Он у него живой, тёплый, с фольклорным звукорядом, не управляемым клапанами и вентилями, к тому же с природной вибрацией – швейцарские горные пастухи испокон веков режут его из дерева. У альпийского рога, к слову, древнейшая родословная, идёт от австралийских аборигенов. Не знаю, как воспринимали те трубные звуки овцы, но для пастухов и их семей его многозначительное гудение имело сокровенный ритуальный смысл – как бы воплощало мужское достоинство или наоборот.
– Даже так? Где такой инструмент можно заказать?
– Мой изготовил швейцарский мастер Дзанетти. Правда, не из дерева, как у горных пастухов, а из лёгкого пластика, очень дорогого – из него обшивку самолётов делают. По звуку он меня вполне устраивает, а в остальном он лучше деревянного: значительно легче, к тому же разбирается на части. Что особо привлекательно для гастрольных поездок.
– Длина у него какая?
– Три с половиной метра.
– Ого! Чуть ли не до потолка инструментик.
– Бывает и длиннее. В «самом-самом» из Книги рекордов Гиннесса ни за что не догадаетесь, сколько метров. Не ломайте голову: сорок семь! Для рекламы старались. Будет рекорд рекордов, если кому-то удастся на нём сыграть.
– Альпийский рог чем-то успел отметиться в истории искусств?
– Для него написал пьесу Моцарт. Только не тот, кого вы сейчас, наверное, имеете в виду, а его батюшка Леопольд. Но эта диковинка мало кому известна даже на родине Моцарта. Звучит наш альпиец и в партитурах Рихарда Штрауса. Но и только. А вот в современном этноджазе он один из фаворитов. Мне посвятил Концерт для рога с оркестром швейцарский композитор Даниэль Шнидер. У меня есть авторские пьесы для семи, восьми, двенадцати рогов, в Европе они не раз исполнялись. Ярославцы же в «Диалогах с оркестром» одними из первых услышали композицию для рога-солиста «Горная тропа».
– С чем всех нас, несомненно, можно поздравить. С «альпийцем» тоже не соскучишься, утверждаю по собственным впечатлениям. Он умеет всё, как скоморох – и добродушно побалагурить, и на пожар людей созвать.
– Я вам больше скажу. В средние века в Швейцарии была лечебница, где игрой на горном роге и тирольским пением с горловыми руладами лечили бронхиальную астму. Вот я иногда и думаю: подойдёт к концу моя карьера, возьму да и открою такую больницу на пользу людям.
– Посмотрел в Интернете, сколько вам лет. Судя по вашим почти студенческим выправке и сноровке, по тому, как вольно вам дышится, предполагал, что Аркадию Шилклоперу, не смейтесь, лет двадцать пять. Оказалось всё так, только пятёрку и двойку надо поменять местами. Вы согласны с такой арифметикой?
– Рад бы не согласиться, да куда ж нам от доктора Хроноса деться?
– Всё же «роголечебница», видимо, для вас дальние перспективы. А поближе что-то есть?
– Собираемся на гастроли в Германию – с пианистом Михаилом Альпериным и нашим общим знакомым Старостиным. Набрать в лёгкие побольше воздуху перед поездкой поможет мне тот дополнительный энергозапас, какой я получил здесь от общения с хорошим оркестром и очень внимательными слушателями.
Юлиан НАДЕЖДИН