– Евгений Николаевич, вы считаете себя успешным человеком?
– Да. Что намечаю – исполняю, что обещаю – стараюсь сделать. Мой главный принцип: сказал – сделал.
– В детстве вы кем мечтали быть?
– В шесть лет хотел стать шофером.
– Что вы для этого делали?
– Я угнал служебный автомобиль отца – «Победу». Сел за руль, поехал и... забыл, где педаль тормоза, а где газа. Впереди был обрыв. В последний момент всетаки вспомнил, и машина остановилась у края пропасти.
– После этого случая вы не захотели быть шофером?
– Потом мечтал стать генералом.
– Почему? На вас повлияли военные фильмы, атмосфера?
– Главная причина – мой отец был военным, в то время уже подполковником. Он воевал на Великой Отечественной. И в нашем детстве казалось очень престижно быть военным, не так, как сейчас.
– Почему выбрали технологический институт?
– Достаточно случайно. В школе № 33, где я учился, нас буквально «заразил» физикой преподаватель Лев Александрович Салов. И мы, группа ребят, мечтали о физтехе, чтобы заниматься ядерной физикой, исследованиями космоса.
Мы собирались поступать в престижный физикотехнический институт в Москве. Я посоветовался с отцом – он в свое время работал преподавателем химии – и решил вместо столицы идти в родной Ярославский технологический институт. Туда поступил без особых проблем и стал изучать основной органический синтез.
– Какие герои тогда были у пацанов?
– В первую очередь Юрий Гагарин. Он военный и первый космонавт. Было много героев в спорте, я уже здорово им увлекался. Это Яшин, Фирсов, братья Майоровы...
– Почему пришли работать на НПЗ?
– В институте была альтернатива: заниматься научной работой, оставаясь на кафедре, или делать дипломный проект и получить назначение туда, куда пошлют. Раньше ведь не давали свободных дипломов, было распределение. Я выбрал дипломный проект, и наш преподаватель по оборудованию заводов СК и основного органического синтеза Борис Николаевич Бобылев впервые дал тему, связанную с нефтеперерабатывающим заводом. До меня в истории технологического института ни одного такого диплома не было. Так досталась «горячая» тема – как с помощью реконструкции увеличить мощность установки ароматического реформирования на 20 процентов.
– Удалось?
– Да, хотя это было предметом большого спора руководителя моего диплома, начальника цеха на НПЗ Самохвалова и рецензента дипломного проекта от завода – начальника другого цеха Мельмана. Между ними дело чуть ли не до драки дошло: за счет чего удалось увеличить мощность установки. Диплом получился громадный, 330 листов. Одними из первых мы применили методики и расчеты из тонкой органической химии. С помощью этого ноухау обнаружили массу «слабых мест» и возможностей для повышения эффективности производства. Вышло очень интересное исследование, которое потом стало настольной книгой всех студентов. После успешной защиты диплома на меня положили глаз на НПЗ и предложили работу.
– Вы в те годы не думали, что можете стать директором этого гиганта?
– Нет, конечно. Я пришел на предприятие таким умным и самоуверенным молодым человеком. Сразу поставили на установку оператором в смены и начали гонять. Старший оператор даже посылал за водкой иногда. Пришлось бегать два раза, но потом сказал: «Все, я этим делом не занимаюсь». И меня перевели в другую бригаду, к Анатолию Павловичу Коркину, очень принципиальному человеку и грамотному специалисту. Это один из моих учителей. Чуть что не так делал – он в наказание заставлял мести двор.
– Настоящую трудовую школу прошли...
– Да. Только спустя полтора года я получил право руководить бригадой и был назначен старшим оператором. Работал два года на заводе в сменах. Когда приходил после ночной вахты, спалось плохо – организм молодой, не приучен ночью бодрствовать, а днем отдыхать. Вот и начал задумываться: зачем на меня столько денег затратило государство? Я учился пять лет в институте, получал диплом, а стал оператором...
– Тогда, в начале 70х годов, престижно было работать на НПЗ?
– Не особенно, завод только набирал обороты, шло строительство. Многие боялись этого химического производства. Вообще к нему было даже негативное отношение, потому что Федор Иванович Лощенков недолюбливал его и считал какимто копотным, вонючим, горящим. Поэтому особого престижа у предприятия не было, это я почувствовал, когда пришел директором.
А в 1971 году я долго размышлял, однажды набрался смелости и, когда главный инженер пришел к нам на установку, сказал ему: «Я пять лет был студентом, сейчас уже два года – рабочий и считаю, что давно прошел школу молодого бойца и готов к инженернотехнической должности». Он удивился сначала, тогда ведь не принято было, чтобы рабочий с главным инженером напрямую общался. Думал, что я блефую, что хочу куданибудь в заводоуправление. Поэтому спросил: «Не боишься?» А я говорю: «Нет». Он мне и предложил возглавить самую трудную установку – сернокислотную. Я ответил: «Давайте».
И мне достался очень тяжелый объект, с непростым коллективом. В нем были сернокислотчики с Менделеевского НПЗ, которые там отработали не один десяток лет. А я, их руководитель, – молодой пацан, 25 лет. Пришлось доказывать, что пришел не карьеру делать, а установку вывести на другой уровень. Она была абсолютно заброшена. Мне удалось обратить внимание руководства завода на проблемы установки, убедил провести капитальный ремонт и реконструкцию. Мы с механиком знали, что надо сделать. Чтобы меньше было неприятных запахов, заменили фильтры. Мне приходилось зачастую неделями оставаться там, по пять суток подряд дневать и ночевать на заводе.
– Комсомольской карьеры у вас не было?
– Нет. Не думал и о партийной карьере, хотя был членом ВЛКСМ.
– До директора сами дошли? Не было у вас «мохнатой лапы», которая тянула и помогала?
– Абсолютно. Весь путь прошел сам: оператор, старший оператор, начальник установки, заместитель начальника цеха, начальник цеха, начальник объединенного цеха, главный технолог объединения, в которое входили Ярославский и Менделеевский НПЗ, завод нефтяной тары. С этой должности мне предложили пройти обучение в Академии народного хозяйства, где готовили руководящие кадры.
– Партия влияла на этот карьерный рост?
– Партия все время отслеживала перспективных людей, и когда я стал главным технологом, не прошло и полгода, как первый секретарь Красноперекопского райкома партии Ярославля предложил возглавить партийную организацию завода.
– Отказаться было нельзя?
. Несмотря на то, что предложение было престижным, я категорически отказался. Это был беспрецедентный случай. Главная причина заключалась в том, что я только начал работать главным технологом, видел перспективы предприятия, а мне предложили полностью поменять профиль работы. Изза своего решения попал в «черный список».
– Как это проявилось?
– Я почувствовал это, когда закончил Академию народного хозяйства. После академии все рвались остаться в Москве. Уровень начальника главка, заместителя начальника главка давал путь к кремлевскому пайку. К тому же квартира в престижном районе, машина и тому подобное. Мне предложили должность заместителя начальника главка по секретным делам, а я хотел быть директором НПЗ. Сказали: «Вы у нас, к сожалению, в черном списке». Я пробился к министру, он позвонил первому секретарю Ярославского обкома КПСС. Тот ответил: «Мы его знаем очень хорошо, но вынуждены отказать». У меня почти опустились руки. Пошел за советом к одному из первых директоров нашего завода Льву Алексеевичу Бычкову, в ту пору он возглавлял в Совете экономической взаимопомощи (СЭВ) комитет по энергетике и имел огромный авторитет в Ярославской области. Ему удалось убедить областное партийное руководство, и мне дали «зеленый свет» на назначение руководителем НПЗ.
– Вам выпало руководить заводом в тяжелый период – перестройка, смена социализма на капитализм, период дикого рынка и передела собственности...
– Да, это было «веселое» время.
– Как вы оцениваете свое основное достижение на посту руководителя НПЗ?
– Я не дал растащить на части и обанкротить завод, сделать его предметом торга различных групп интересов. За первые семь лет руководства – с 1985 по 1992 год – был поднят престиж предприятия, оно стало передовым в регионе и в России. НПЗ был лидером по объемам производства, налоговым платежам, увеличивал глубину переработки нефти. Потом пришел 1992 год, гайдаровские реформы, и тут началась кутерьма. Все нам стали должны за нефтепродукты, а платить было нечем. Завод превратился в гигантский универмаг, пошли бартерные расчеты. Я распределял все: начиная от туфель и кончая машинами, вынужден был платить часть зарплаты одеждой и китайской тушенкой.
Тогда нужно было чтото делать – опускать руки или идти вперед. И мы начали реконструкцию предприятия. Это был первый иностранный кредит во время экономического кризиса. Когда цена нефти в мире упала до 8 долларов за баррель, завод оказался в очень сложной ситуации. Но несмотря ни на что, мы выполнили все условия кредитного договора и реализовали этот проект. На НПЗ появилась одна из лучших в России установок каталитического крекинга.
– Тогда НПЗ работал самостоятельно и не входил в нефтяные компании?
– Да, мы были в свободном полете, что налагало огромную ответственность на руководителя. Наиболее важные решения согласовывал с советом трудового коллектива, но большинство проблем приходилось решать самому. Потом завод вошел в состав НГК «Славнефть».
– Вам удалось добиться решения Правительства РФ о проведении масштабной реконструкции и привлечении японского кредита...
– Эта реконструкция – дело моей жизни. Мы понимали, что те нефтеперерабатывающие заводы, которые не будут проводить модернизацию, станут банкротами. Так оно и вышло – в СССР было 46 заводов, сегодня их 28. Поэтому была нужна такая реконструкция.
– Ее проект обсуждался очень долго – почти 10 лет...
– Да, это была настоящая борьба в течение 10 лет. Многие мои союзники перестали верить в этот проект и опустили руки. Были времена, когда за реконструкцию я бился абсолютно один. И только благодаря поддержке президента «Славнефти» Михаила Гуцериева и губернатора Анатолия Лисицына мы получили поручительство, и нам удалось осуществить этот грандиозный проект.
– Вас «ушли» с поста директора НПЗ или вы сами уже хотели заняться какимто другим делом?
– Я поставил себе цель – пробить проект, который определил будущее предприятия, а ради будущего стоит жить. Както в откровенном разговоре президент «Славнефти» Михаил Гуцериев мне откровенно сказал: «Как только сменится собственник компании, первое, что сделают, это уволят руководителей». Так что сами делайте выводы, сам я ушел или меня вынудили покинуть завод.
– В чем бремя власти руководителя такого промышленного гиганта, как НПЗ? Внешние атрибуты очень привлекательны – большая зарплата, статус, квартиры, машины и так далее...
– Власть – это хорошо. Но она предполагает и огромную ответственность за судьбу предприятия и его коллектива. А сейчас многие рвутся в руководящие кресла, забывая об этом. Все зависит от того, ты на работе отбываешь роль или приходишь вкалывать.
– Что вам удалось сделать для людей, будучи директором НПЗ? Сегодня многие добрым словом вспоминают время, когда вы руководили предприятием...
– Я всегда считал, что люди – это главное богатство завода. Все делал, чтобы они были довольны своей работой и шли на нее с радостью. Построили десятки домов, несколько детских садов, медсанчасть НПЗ, ДК нефтяников, спорткомплекс «Атлант», базу отдыха «Родничок», базу отдыха в Севастополе на Черном море и другое. Очень много сделали для появления в Ярославле современных медицинских технологий. Моя позиция: ответственность за жизнь людей лежит на руководителях предприятий. Сейчас передовые директора и собственники понимают, что нужно делиться с народом. Работать надо не только ради прибыли – просто изза приумножения капиталов не стоит мучиться.
– Вы говорили, что перестройка – это «веселые» времена. Были ситуации, когда вам угрожали? Ведь именно тогда подъезды домов становились местом, где убивали директоров нефтеперерабатывающих предприятий.
– Конечно, и неоднократно. Но я считаю, что одной из моих заслуг как руководителя стало то, что за все 16 с половиной лет директорства на заводе ни разу не звучали выстрелы, никто не оказался жертвой киллеров. Убивают в основном тех, у кого «прилипло» к рукам и кто не выполнял свои обещания. У меня всегда были другие жизненные принципы, заложенные моими родителями.
– Насколько уход в политику для вас был адекватной заменой работы директором крупнейшего предприятия области?
– Политика – совершенно иная работа, и для меня это шаг вперед. Тем более что я был несколько созывов подряд депутатом Ярославской областной думы. В политике другой масштаб задач и еще большая ответственность.
– Но всетаки политику и бизнес вряд ли можно сравнивать?
– Как и директору на предприятии, здесь также надо отдавать все свои силы, если хочешь достичь результата. Правда, он виден не сразу и не всегда соответствует первоначально задуманному плану.
– Вы уже несколько лет занимаетесь политикой. Это грязное дело?
– Скорее это сложное дело, которым нужно заниматься профессионально.
– Как вы оцениваете современную российскую политику, работая два года членом Совета Федерации, а после выборов депутатом Госдумы России?
– Я с каждым годом, наблюдая за политиками в Москве, все больше делаю вывод, что политиком надо родиться. Потому что там нужно забыть все общественное, все свои обязанности и заниматься только собственной политической карьерой. И вперед по трупам. Политика – это дело очень неблагодарное, очень опасное и далеко не чистое.
Мы привыкли выполнять свой долг и достигать поставленных целей. Я честно работал на заводе, и сегодня он – сказка, не стыдно прийти и посмотреть результат. В Госдуме России принимаются сотни законов, а результата от этого зачастую не видно. Я знаю изнутри, как принимаются эти законы. Во многих законах «второе дно», которое на поверхности не видишь, а когда ты там работаешь – понимаешь, ради чьих экономических интересов они были приняты. Обычно под конец нашей работы весной или зимой, перед каникулами, нас заваливают десятками законопроектов. Прочитать их практически невозможно изза ограниченного времени, поэтому голосование идет «вслепую». Используют, например, такие методы – одним законом вносят изменения сразу в десятки других, что может запутать депутатов и отвлечь их внимание от серьезных вопросов. Это угнетает.
Я понял, что влиять на принятие решения на таком уровне по большому счету бесполезно. Я внес один раз несколько поправок в закон, дрался за них, а мне потом сказали: чего ты выступаешь? И все поправки отклонили. Поэтому сосредоточился на работе в комитете, занимаюсь вопросами энергетики, нефтегазового комплекса. Это конкретные направления, они мне понятны, и я здесь чтото могу изменить и принести пользу. А выходить на трибуну ради того, чтобы показать себя, как ты говоришь, какой ты умный, как ты на словах заботишься о людях, о пенсионерах и т. д., зная, что ничего тут не изменишь, – нет, это не для меня. Это для самоудовлетворения и самоуспокоения некоторых политических деятелей.
– В этой непростой среде вы не чувствуете себя пешкой или чужим человеком? Или вы выбрали другую роль – отстаивать интересы региона, помогать людям?
– Я избран в Государственную Думу России по большому одномандатному избирательному округу – 550 тысяч избирателей. Это накладывает на меня большую ответственность перед избирателями. Я защищал и защищаю в парламенте интересы региона и своих земляков. Всегда с радостью возвращаюсь из Москвы в Ярославль. Здесь мой дом, семья, как в песне поется, «здесь мой причал, и здесь мои друзья, все, без чего на свете жить нельзя».
Сейчас я занимаюсь несколькими крупными социально значимыми проектами. Ежегодно в федеральном бюджете бьюсь вместе с губернатором за финансирование наших программ – сооружение моста через Волгу и дорог, выделение средств на строительство новых учреждений здравоохранения и образования: новой поликлиники для жителей Кировского и Ленинского районов Ярославля, дома ветеранов в поселке Некрасовское, долгостроя – учебного и лабораторного корпуса Ярославского педагогического университета. Недавно сдвинули с мертвой точки вопрос развития газификации на селе, где 60 новых объектов не могли подключить к газоснабжению.
Правительство нас услышало, и в рамках национальных проектов президента будут создавать межрегиональные центры по оказанию высокотехнологичной специализированной медицинской помощи. Для Ярославской области это может быть создание кардиологического или хирургического центра. Пробиваю вопрос достройки нового хирургического комплекса на базе медсанчасти НПЗ. Предприятие вместе с администрацией области на строительство нулевого цикла нового хирургического центра в свое время затратили около 3 млн. долларов.
– Евгений Николаевич, несколько вопросов о личном. Каково ваше жизненное кредо?
– «И вечный бой, покой нам только снится».
– За годы работы на производстве и в политике вы стали циничным человеком?
– Нет, я циником никогда не был. Я привык оставаться самим собой до конца, никогда не казаться, не делать вид, а быть тем, кто ты есть. Я доступный и доверчивый человек, хотя, может быть, у людей другое впечатление. Дело в том, что моя доверчивость часто мне выходила боком. С годами стал мудрее.
– Что для вас значит спорт?
– Для меня это как наркотик. Я всю жизнь занимался спортом, это дает огромный заряд бодрости, жизненных сил, укрепляет здоровье. Сейчас знаю, что в шесть вечера у меня теннис, и настроение поднимается.
– Как бы вы определили свою жизненную цель?
– Быть востребованным обществом и никогда не оставаться одиноким. Это, наверное, две самые страшные вещи: когда ты чувствуешь свою ненужность и одиночество. Когда ты привык, что у тебя масса друзей, «друзей в кавычках», доброжелателей и недругов, ты все равно ощущаешь себя нужным человеком. А когда вокруг тебя пустота – это страшно. Замыкаешься в себе. Главное – продолжать работать, приносить пользу людям.
Евгений СОЛОВЬЕВ