Это было в Ленинграде

В их числе Юрий Иванович Козлов. Он прислал в редакцию письмо по поводу книжки Хартвига Польмана «900 дней боев за Ленинград», которая попала ему в руки. Автор – немецкий полковник, участник тех самых боев.

Недобитый Польман

Польман, называющий сейчас себя историком, пишет о множестве могил, оставленных тут фашистами, и о том, что «здесь они оставили также и часть своего сердца, так как каждый, кто сражался у Волхова, не забудет этого никогда, испытывая гордость (!) за все события и поступки того времени...»

Так и написано – гордость!

«Фашисты, по словам Польмана, боролись не против русских, а против большевизма, представлявшего собой угрозу свободе Западной Европы. Он, вероятно, запамятовал, что еще до нападения на СССР фашистская Германия захватила многие страны этой самой Западной Европы, которые она собиралась «спасать», и пролила там море крови. Не вспомнил он и об оценке, которая была дана фашизму и его злодеяниям международным трибуналом в Нюрнберге. Действующих лиц тех событий трибунал назвал военными преступниками, и главные из них получили смертный приговор», – говорится в письме Козлова.

Мы сидим с Юрием Ивановичем у него дома, и он еще и еще раз обращается к возмутившей его книжке.

– Знаете, в чем причина разгрома немцев под Ленин­градом, по мнению Польмана? В жестоких холодах зимой и невыносимых муках от комаров летом. И еще, считает Польман, виноват Гитлер, который сначала потребовал от группы армий «Север» захватить Ленинград до наступления на Москву, а потом приказал остановиться. Испугался, дескать, что придется кормить население Ленинграда: «Как оккупационная власть он обязан был нести эту ответственность в соответствии с нормами международного права», – пишет бывший полковник. Гитлер пошел другим путем: дал приказ взять город в кольцо и полностью уничтожить огнем артиллерии и авиации. Видимо, это нормам международного права соответствовало.

Я спрашиваю Юрия Ивановича о его собственной судьбе, слушаю и думаю: вот еще одна история обычных людей, которые в те дни оставались в осажденном городе. Другая сторона одной и той же войны, в которой участвовал Польман.

«Мне было четырнадцать лет»

В июне 1941 года Юре Козлову было четырнадцать лет. Он жил в самом центре города, на углу Невского и Садовой в красивом старинном доме, бывшей гостинице, в большой коммунальной квартире с мамой, папой, сестрой младше его на год и дедушкой.

Дедушка придерживался монархических взглядов, а оба его сына были в партии большевиков. Николай стал первым председателем Гатчинского совета. Юрий Иванович показывает фотографию Николая с женой, сделанную за год до того, как его в 1938 году расстреляли. Второй сын, Иван, тоже член партии, получил десять лет по 58­й статье. Оба сейчас реабилитированы.

– Когда началась война, отцу было 44 года, он работал на обувной фабрике «Скороход». Мобилизовали его в команду МПВО, одну из тех, которые разгребали дома после бомбежек. Жил на казарменном положении, работа тяжелая, еды никакой – он умер от голода очень рано, 9 декабря 1941 года.

Ленинград готовился к войне задолго до ее начала, как всем тогда казалось. Юрий Иванович помнит вой сирены, которую включали в городе

в порядке учебной тревоги, в школе им выдали противогазы... Утром в воскресенье 22 июня они семьей ехали отдыхать за город, в поезде услышали, что началась война. Добрались до станции Лигово, мама оставила детей у знакомых, которые там жили, а сама вернулась в Ленинград. Она была медсестрой, военнообязанной, ее мобилизовали на второй день войны. Она работала в эвакогоспитале под Ленинградом, была ранена.

Юра в блокаду остался дома с сестрой и дедушкой.

Первая попытка вывезти детей из осажденного города была предпринята еще летом 1941 года. Эвакуировали организованно, школами, но немцы сжимали кольцо очень быстро, эшелоны оказались под бомбежкой и вынуждены были вернуться в Ленинград.

– Кто сказал про 900 блокадных дней? – рассуждает Юрий Иванович. – На самом деле их было 872. Хотя как считать? Перерезали железную дорогу – блокада это или нет? Пожар на Бадаевских складах – началась продовольственная блокада. Энергетическая блокада – это когда перестали подавать электроэнергию. Медицинская блокада – исчезли лекарства. Информационная – радио работало нерегулярно. Многие вспоминают стихи Ольги Берггольц, которые она читала по радио, а я ее ни разу не слышал – что­то на нашей линии было не в порядке.

Зимой умер дедушка. Кое­как Юра вынес тело во двор. Помог сосед из квартиры напротив. Он ему за это пачку табака дал, которая осталась от отца. Дедушку забрали на Пискаревку только весной. В их коммунальной квартире на шесть семей умерли все мужчины, женщины оказались крепче.

– Мы с сестрой остались вдвоем. Я пошел в школу, она располагалась на Невском проспекте, попытался учиться. Но ничего не получилось. Постоянные обстрелы, школа находилась на той стороне улицы, которая была опасна при обстрелах и где сейчас сохранена мемориальная надпись.

Но страшную зиму 1941 – 1942 года они все­таки пережили. Весной, собрав последние силы, Юра опять пришел в школу. В пустом классе сидела учительница. Она внимательно расспросила, кто остался жив из родных и из их класса, и сказала, что если он хочет, можно прийти в школу в такой­то день, и их увезут в совхоз.

Дома он рассказал обо всем сестре, у нее уже нога отказала, но кое­как они добрались до места сбора. Приехали военные на машине, погрузили всех и повезли куда­то далеко­далеко.

Совхоз оказался между Ленинградом и передовыми позициями немцев. Над головами летали фашистские самолеты, по ним стреляли стоявшие на краю поля наши зенитки – случалось, осколки сыпались прямо на грядки. Укрытие у ребят было одно – в борозде. Залечь и переждать, пока улетят самолеты.

Совхоз выращивал овощи для города и фронта. Подростки сажали, а потом окучивали картошку, капусту, пололи морковку, свеклу. Длинные борозды казались бесконечными, но в совхозе кормили, и норма хлеба была не детская, не иждивенческая, а рабочая, да и никто не корил, если на поле сгрызешь морковку. А вот с собой уносить ничего не разрешалось, прежде чем уйдут с поля, их обыскивали. Строгости воспринимались как должное – все понимали: за спиной голодный город.

– В общем мы в совхозе ожили, – вспоминает Юрий Иванович. – И когда в октябре – ноябре сорок второго года была объявлена эвакуация, даже уезжать не хотели. Но нас предупредили: если не поедем через Ладогу, карточек нам не дадут. А это смерть.

Идите с богом

Вместе с сестрой Юрия вывезли по «дороге жизни» за два месяца до прорыва блокады. Везли долго, в результате они попали в детский дом в Кемеровской области на станции Яшкино, где их сразу определили в школу. Все блокадники учились очень хорошо, Юра тоже окончил семилетку с похвальной грамотой.

Рядом станция Тайга, там находился эвакуированный из Ленинграда техникум железнодорожного транспорта, и директор детского дома направила его туда. Он сдал экзамены, поступил, но душа рвалась в Ленинград. А тут День Победы... Но без вызова и без пропуска в Ленинград не пускали.

– Вместе с дружком мы завербовались на... лесоповал в Карелию. Таким образом добрались до Ленинграда, где добрые люди нас и отпустили: «Идите с богом».

В Ленинграде Юра определился в тот же техникум, который к тому времени возобновил работу в родном городе, получил общежитие.

Постепенно мирная жизнь вошла в свою колею. Окончил техникум, был направлен на освоение Севера в Котлас. После войны на транспорте не хватало инженеров, и его послали учиться в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта – он уже был женат, имел двоих детей, но учился на очном отделении и окончил институт с отличием.

Вскоре судьба привела Козлова в наши края. Два года работал начальником Даниловской дистанции сигнализации и связи. А когда пускали только что построенный Ярославский НПЗ, был назначен начальником цеха связи. Перед пенсией после тяжелой болезни несколько лет преподавал в Ярославском железнодорожном техникуме.

Однажды его разыскал Владимир Петрович Дольский, тоже ярославский ленинградец, и убедил, что надо создавать организацию блокадников. Первым это начинал Павлин Иванович Берендаков, по­степенно нашлись другие добровольные помощники. Они искали блокадников во всех городах и районах области – через радио, телевидение, газету «Северный край». Нашли полторы тысячи человек. Смысл был в том, чтобы поддержать людей морально и главное, помочь оформить документы на знак «Житель блокадного Ленинграда», который давал право на льготы.

Еще один результат работы Юрия Ивановича Козлова в качестве заместителя председателя Ярославской организации жителей блокадного Ленинграда тоже очень весомый – в прямом смысле этого слова. Я подержала в руках тяжеленную машинописную книгу с золотым тиснением на обложке – «Список эвакуированных ленинградцев, захороненных в Ярославской области в годы Великой Отечественной войны». Он – один из трех составителей этого мартиролога. В двух томах имена, конечно, не всех, а только тех, кого удалось установить, оговаривается он. Пять тысяч имен захороненных в Ярославле и без малого столько же – в городах и районах области. Рядом с каждым именем ленинградский адрес (если известен), где и сколько времени был в эвакуации и т. д. О некоторых, особенно детях, не сохранилось ничего, кроме имен – Жорик, Вадик – но и они нашли свое место в этом скорбном списке. Он доступен сейчас для всех, кто ищет следы родных, для историков и исследователей – двухтомник передан в архив областного ЗАГСа и Государственный архив Ярославской области.

Пережитое не отпускает

Сейчас Юрий Иванович собирает и изучает все, что опубликовано о блокаде.

Не прошла мимо его внимания и книжка бывшего немецкого полковника. На фоне покаяния, которое давно принесла Германия, и стыда, который испытывают немцы за эту страницу своей истории, откровения фашиста, до сих пор испытывающего «гордость» за все содеянное, как говорится, задели за живое.

Чем же «гордится» бывший полковник вермахта? Почему, не жалея красок описывает выдающиеся способности и личные качества немецких командиров всех рангов? Зачем восхищается мужеством и верностью долгу фашистских солдат? Зачем, если история уже все расставила по своим местам?

После войны Юрий Иванович Козлов стал однажды свидетелем публичной казни в Ленинграде пятерых фашистов, участников расправы над мирным населением пригородного села Ляды. Высокий чин СС (не то полковник, не то генерал), два офицера званием ниже, полицай и солдат­каратель были повешены с грузовой машины. Народ разошелся. Говорить было не о чем и, казалось, никогда уже не потребуется.

Но вот сейчас, больше, чем через шестьдесят лет, фашизм снова поднимает голову. И кому­то из молодежи это даже интересно. Я спросила Юрия Ивановича, как он думает, почему? Он ответил неожиданно:

– Я думаю, молодежь тут не виновата. Виноваты мы – взрослые, школа, родители. Берегли их. Не объясняли, что же такое мы пережили. Они просто ничего не знают о той войне по­настоящему.