Как становятся жертвами педофилов

– Елена Витальевна, начну с конкретного примера, который произошёл ещё в советские годы с одной, теперь уже взрослой женщиной. Тогда ей было 6 лет. Был безлюдный осенний день. Девчушка стояла у подъезда дома, в котором жила. К ней подошёл мужчина и стал расспрашивать. Мужчина был любезен, и потому девочка согласилась зайти с ним в подъезд и рассказать, кто в какой квартире живёт. Опустим всё, что происходило дальше. Скажем только, что девочка не пострадала физически лишь благодаря соседской старушке, которая видела, как незнакомый мужик завёл в подъезд маленького ребёнка. Девочка прибежала домой в слезах, но не смогла объяснить родителям причину своих слёз: она не знала, что это было. Истина раскрылась много лет спустя, когда девочка выросла и поняла, что с ней случилось. Правда ли, что маленькие дети, попавшие в ситуацию насилия, не всегда могут об этом рассказать?

– Да. Они не знают, как рассказать, так как не понимают происходящего, и в их лексиконе нет соответствующих слов. И ещё часто некому рассказать! Сразу ребёнок не всё сформулирует – не наберётся смелости. Где тот человек, который его спокойно выслушает, не накажет, не упрекнёт? Его порой физически нет рядом. Есть и другие моменты...

– Какие?

– Многие дети считают виноватыми себя. Человек, совершающий с ними противоправные действия, мотивирует их соответствующим образом: «Никому не говори, а то я скажу, что мы этим занимаемся». Абсурд! И ребёнок чувствует, что это стыдно, потому что ему так объясняет растлитель. Кроме того, дети часто связывают половые акты с тем, что сопровождает испражнение и мочеиспускание. Они довольно рано приучаются к тому, что в туалете надо запирать дверь, что снимать штаны при других неудобно, что нельзя пользоваться горшком на виду у других. Поэтому, не понимая сути половых отношений, они знают, что это связано с обнажением, с прикосновениями, с какими-то действиями, которые в обычных условиях они не совершают. И последний момент... Ребёнок может не рассказывать о насилии, когда он не понимает, хорошо это или плохо. Такое случается, если ребёнок дезориентирован непоследовательным воспитанием в семье. Непоследовательное воспитание встречается даже в благополучных семьях. Тогда близкие люди предъявляют ребёнку противоположные требования. Мама требует одного, папа другого, а бабушка третьего. Ребёнок, живущий в такой среде, с большим трудом устанавливает ориентиры. И, став жертвой сексуального насилия, он считает, что сам виноват.

– Говорят, дети часто даже любят педофилов. Я не про насильников, которые нападают в подъездах на случайно подвернувшихся детей, а про тех, которые находятся в близком окружении ребёнка.

– Да. У детей устанавливаются с ними тёплые отношения, даже когда «немножко больно». Порой это единственный человек, который ими заинтересовался. Помню в одной деревне отец длительное время жил с родной дочерью (ей было 12 – 13 лет на момент следствия), и когда специалисты спрашивали односельчан, почему они не реагировали, ведь девочка, наверное, страдала, они отвечали: «Нет, не страдала. Наоборот, он лучше к ней относился, чем у нас остальные мужики относятся к своим детям: на машине до школы довозил, покупал сладости, наряды, косметику». В общем, «заботился».

– Насколько большой вред наносят такие «близкие» насильники ребёнку?

– Боюсь показаться циничной, но мне кажется, что правоохранительные органы, эксперты и пресса, которые буквально по локоть суются в проблему, наносят больше вреда, чем сам насильник. Они ломают психологическую защиту ребёнка! Дети старшего дошкольного и младшего школьного возраста умеют вытеснять травмирующие переживания. Это большое достоинство их психики, и вот его не надо бы ломать. Я как эксперт никогда не спрашиваю ребёнка, сколько раз его насиловали и что дядя конкретно делал. Иногда меня на судах спрашивают: «А вы по обстоятельствам почему не беседовали?» Я отвечаю, что как мать, как бабушка, как гражданин, действую в интересах ребёнка. Я сюда не лезу. С другой стороны, я сочувствую следователям: они должны достать до самого дна, до последнего движения мерзавца у ребёнка всё вытащить. Поэтому факты педофилии просто нельзя выносить на публику.

– Вас можно заподозрить в сочувствии к преступникам...

– Нет, я не сочувствую насильникам! В большинстве своём они могут контролировать свои действия. Из-за эгоизма, распущенности и нежелания управлять своими действиями они ведут себя отвратительно. Я говорю лишь об интересах ребёнка!

– Правоохранители говорят, что матери, чьи дети подвергались сексуальному насилию в семье, должны нести ответственность наравне с насильником. Вы с этим согласны?

– Согласна. Полного неведения матерей я не встречала. Вот пример из моей практики. Мамин сожитель приставал к её 8-летней дочке и что-то там совершал. Когда девочке исполнилось 13, он стал «лапать» её почти откровенно. Мама как-то вмешалась, а дочь ей говорит: «А ты что, не знала что ли?» И дочь права, потому что мамы всегда «полузнают», догадываются, но не хотят обдумывать, собирать сведения, обострять ситуацию: и мужика жаль терять, и затевать действия с правоохранительными органами тоже не хочется. Например, в той истории мама работала в школе завхозом (в 90-е годы). У них вся квартира была обставлена тем, что можно было украсть в школе. Когда мама начала угрожать, что сообщит в милицию, сожитель сказал, что расскажет о её «подвигах» на работе. Начался взаимный шантаж.

– Есть какие-то группы риска среди несовершеннолетних, которые с наибольшей вероятностью могут стать жертвами сексуального насилия?

– Да, это подростки, как правило, из неблагополучных семей или из интернатов, которые совершают мелкие правонарушения. У них выше виктимность – внутренняя склонность к жерт­венному поведению. Такой ребёнок ищет поддержку от окружающих и часто находит её в лице потенциального преступника. Хочу обратить внимание на то, что многие дети, особенно в раннем подростковом возрасте, ещё и корыстны. Так, девчонки с удовольствием получают от насильника маленькие денежки, шоколадки, орешки, которыми он считает нужным их «отблагодарить».

– Всегда ли посягательства на сексуальную неприкосновенность детей и подростков связаны с условиями их жизни: чем хуже социальные условия, тем выше риск?

– Понимаете, часто бывает, что насилие спровоцировано тем, что девушка, которой едва исполнилось 13 – 15 лет, ожидает от мужчины большего, чем он может предоставить. Ей хочется, чтоб всё было как в красивом сериале. С какого-то момента добровольное взаимодействие становится изнасилованием. Это происходит потому, что у нас в обществе сейчас нет стереотипов установления межполовых отношений. Половое просвещение и в семье, и в школе у нас какое-то кривое. Поэтому молодёжь находится в очень стрессогенных условиях. Возьмём, к примеру, 15-летних школьников. У многих присутствует стремление показать себя крутым за счёт наращивания мнимых половых партнёров. И вот они собираются после лета и начинают хвастаться своими сексуальными победами. Каждый норовит переврать предыдущего. Бывает, что связей-то нет, но бравада в геометрической прогрессии стимулирует распущенность. Любовь – ценность. А секс неразборчивый не должен быть ценностью.