С некоторых пор вспоминать об этом в приличном обществе считается дурным тоном, как бы ни предостерегал в своих книгах о реальной опасности необольшевизма, например, наш земляк Александр Николаевич Яковлев. Непонятно, чего ждут музеи: в последние годы все экспозиции советской истории в Ярославле и области были разобраны как «устаревшие». Чуть ли не единственной иллюстрацией трагической «революционной темы» остается бутафорский макет солженицынского «красного колеса» в музее истории Ярославля.
– Того и гляди, Владимир Павлович, совсем забудем, что стряслось с Россией-матушкой в семнадцатом году, – попробовали мы по старой дружбе в шутку слегка поддеть своего собеседника, заведующего кафедрой новейшей отечественной истории ЯрГУ имени П. Г. Демидова, доктора наук, профессора Владимира ФЕДЮКА.
– Забыть не позволим, – в тон нам ответил профессор. – Хотя бы потому, что это часть нашей истории. Так называемый «советский период» у нас студенты изучают целый год. Правда, взгляды и оценки еще не устоялись, появляются новые акценты. Большинство ученых согласны с тем, что «октябрь» не надо разделять с «февралем». Если сразу сказать о главном, то весь 1917 год был царством хама с кулаком наизготовку.
– Помнится, после августа 1991 года мы с вами обсуждали вопрос: бывают ли «бархатные» революции? Вы ответили прямо: таковых не бывает, потому что любая революция, в отличие от реформ, прежде всего разрушает, в том числе и личность человека. Вы сие подтверждаете?
– Еще бы не подтвердить. «Великий и бескровный» февраль – не более чем красивая выдумка из тех времен, когда мы искали выгодные исторические аналогии с перестройкой, поднимая на щит «светлый праздник» февраля в пику жестокостям большевистского заговора. Оказалось, не по заслугам хвалили: на Марсовом поле в Питере похоронено около тысячи трехсот жертв «великой и бескровной».
– А как было в Ярославле?
– Встала голодная страна, измученная военной разрухой. Народ вышел на улицу с теми же лозунгами, что и в Петрограде: «Хлеба!», «Мира!», «Земли!», «Долой самодержавие!» Отречение от престола царя Николая Романова и здесь было принято на ура. Из каторжной тюрьмы в Коровниках выпустили политзаключенных. Смена власти происходила на редкость спокойно. Последний ярославский губернатор князь Оболенский добровольно сдал полномочия комитету общественной безопасности. Спокойствия, правда, хватило ненадолго. На власть кроме комитета претендовал созданный в марте Совет рабочих депутатов. Наступила пора безвластия. А ведь с политическими на волю вышли и уголовники. В городе было полно дезертиров, ворья. Как пыль на ветру, поднялось дно общества. А стихия всегда чревата агрессией.
– О семнадцатом годе как о царстве хама вы так откровенно и студентам говорите? А как же насчет того, что науке надлежит быть беспристрастной?
– Наука стремится смотреть на минувшее как бы с высоты птичьего полета, «добру и злу внимая равнодушно». История – да, но не историки. Они-то ведь живые люди, граждане своей страны, отрешиться от морали чаще всего не в их силах. Как бы я ни стремился избежать оценок, я вольно или невольно их все равно даю, просто потому, что имею соб-ственное отношение к фактам и событиям. Попытался глубже вникнуть в повседневную жизнь того переломного года. Как и повсюду, в Ярославле появилась тогда мода на военную униформу. Не только потому, что продавалась она всюду и стоила дешево. Речь идет о своеобразной социальной мимикрии: обыватель маскируется под «человека с ружьем», нового хозяина всего и вся. Нет закона, есть сила. Те, кто при нормальной жизни бранного слова сторонился на пушечный выстрел, после «освобождения» матерился, как сапожник: с волками жить – по-волчьи выть. Или такая, казалось бы, сугубо бытовая частность. В семнадцатом году в Ярославле ассенизаторы под шумок перестали, как должно, выполнять свои служебные обязанности. Сваливали нечистоты куда попало, прямо в центре города. Революции было не до этого, а полицейские, кто штрафовал бы за такие вольности, уже ушли в историю.
– Чем грозит опасное перерождение человеческой природы, видели и Короленко, и Бунин, и Горький. В открытую писали об этом. Напомним читателям: в 1920 году Короленко в письмах Луначарскому, на три четверти века положенных потом в спецхран, говорил, что по благодатным природным задаткам русский народ заслуживает любви и уважения, но жестокость революционных властей там, где нравы, как у нас, нетверды и расхристранны, грозит большими бедами. Не услышали те голоса?
– Не услышали. Даже Горького. Он-то своими опубликованными в газете «Несвоевременными мыслями» напрямую призывал революцию к отрез-влению.
– Неужели, Владимир Павлович, как нас в школе учили, все это было для России «исторической неизбежностью»?
– Представим себе, человек заболел, так уж вышло. Это что, было его горячим желанием? Вправе ли мы говорить, что болезнь его неизбежна или необходима? Революция – болезнь общества, и лучше было бы ее избежать. Но все свелось к тому, что избежать ее оказалось невозможным. Уверен, дело не в личностях, не в Ленине, Сталине и иже с ними. Не найти такого момента, нет его в природе, когда кому-то стоило поступить иначе – и революция не произошла бы. Не существует той замочной скважины, в которой можно было бы повернуть ключ и войти в другую дверь.
– Какой вывод, понятный любому читателю, вы бы сделали, заканчивая нашу встречу?
– Может быть, такой? Скажу честно: мне не нравится революция, хотя я всю жизнь и занимаюсь историей революций. Не люблю грязь, беспорядок, кулаки, когда их пускают в ход во имя якобы высоких идей. Хама не люблю. И когда пьют пиво на улицах. Так что поддерживаю решение Госдумы о запрете этого под угрозой штрафа.
– Как вы собираетесь отмечать День согласия и примирения?
– Принимать гостей и ставить на стол водку не намерен. Хотя кто же будет недоволен лишним выходным? Общественным согласием априори дорожу, но не думаю, что День согласия и примирения выбран «в точку». Понимаете, это как если бы во Франции объявили день казни Людовика XVI днем протеста против насилия. Лучше бы 7 ноября оставили годовщиной революции, так было бы честнее. А для праздника примирения поискали бы другой, более подходящий день календаря.
//Беседовал Юлиан НАДЕЖДИН.
